Читать книгу "Всему свое время - Лариса Уварова"

Однако, как известно, Бог троицу любит. Марина уговорила ее пойти с нею в церковь на Рождество. В памяти остался спертый воздух, толпа переговаривающегося народа, какое-то дурацкое, бессмысленное, совершенно ускользающее от сознания течение службы, громоподобные голоса дьяков, непонятное пение хора и непереносимое чувство того, что она здесь совершенно чужая. Лишняя. «Все, — сказала себе Лика, — прости меня, Господи, но не могу я больше ходить в твой дом. Не могу».

Книга была дочитана. И внутри шла мучительная борьба-работа. И о многом Лика уже начинала догадываться, но не многое еще могла понять.

Начались зимние каникулы. Она как-то брела по заснеженной набережной, рассуждая о бренности земного, несбывшихся надеждах, о вселенской несправедливости и о том, что пути Господни неисповедимы. Навстречу шел молодой человек, одетый во все черное.

Что-то в его облике показалось Лике странно знакомым, и, когда они поравнялись, то она не удержалась и с любопытством заглянула в его лицо.

— Пашка! — Лика чуть не бросилась ему на шею, тотчас его узнав.

— Лика! Ты?! — Парень просиял, обнял ее крепко, по-дружески. — Вот так встреча! А я, представь, совсем недавно думал о тебе! Однако ты похорошела… Как дела?

— Эх, Павлуша, — Лика слегка нахмурилась, — лучше не спрашивай… Как ты? Где пропадал? Даже не позвонил ни разу!

— Пойдем куда-нибудь, расскажу, — он взял ее за локоть. — У меня ведь, Лика, совсем другая жизнь теперь.

— Охотно верю. Пойдем, — и они покинули заснеженную набережную.

С Павлом Лика познакомилась, когда поступала в институт. Он рвался в актеры, но всем было понятно, что это не его стезя. Уж если кто и мог получиться из Пашки, то это поэт. Стихи лились из него практически неиссякаемым потоком. Они словно самодостаточные существа не давали ему покоя, ни днем ни ночью. Он выводил неровные строчки своим по-детски корявым почерком везде, где только мог: на клочках бумаги, на своих ладонях, на стенах, однажды даже умудрился написать четверостишье на экзаменационном билете. После чего, кстати, ему и сказали, что в актеры его не возьмут. Пашка слонялся по институту с видом побитой собаки, но мастер настойчиво продолжал ему втолковывать, чтобы он выбросил из головы бредовую идею об актерстве и занялся стихами. Пашка сдался.

Первый год он еще появлялся. Веселый, восторженный, с горой новых стихов, а потом исчез. Исчез так, что никто и ничего о нем не слышал. Пашку знали и любили все, включая мастера, который отфутболил его с курса. Он был славный парень. Карие лучистые глаза, пухлые улыбающиеся губы, вечно непослушные локоны и такие же непослушные стихи. Поэтому, когда Пашка так неожиданно и основательно пропал, по нему все скучали.

И вот теперь, спустя три года, Лика его встретила. Пашка заметно возмужал, стал серьезнее и, как показалось Лике, сдержаннее. Он стал носить очки в тонкой металлической оправе, отрастил небольшую аккуратную бородку и точно такие же усики, что делало его лицо утонченным и одухотворенным. А может, одухотворенным рал его тот свет, что был у него внутри? Лика решила, что так и есть. Что-то появилось в Пашке такое, чего не было. И что-то бесследно исчезло. Но только вот что?

Они зашли в маленькое кафе неподалеку и заказали по чашке кофе. Пашка стал рассказывать. К концу его рассказа Лика поняла, что именно появилось и что именно исчезло. А еще, к концу разговора, он перестал быть для нее Пашкой и стал Павлом.

Пропал он тогда в Москве. Поехал показывать свои стихи, которых к тому времени набралось едва ли не пара сотен. Там ему сказали, что, мол, талант у вас, молодой человек, несомненно есть, вот только… Вот только стихи у вас, простите, неровные, незрелые, детские, неуверенные и не отточенные. Учиться надо. Руку набивать. Пашка впал в уныние. Потом в отчаяние. Но теперь готовится к выходу его первый сборник.

Лика, сама переживающая кризис, осторожно спросила его, как он одолел «черную полосу».

— Тебе правда это интересно? Важно? — Пашка изучающе посмотрел ей в глаза. — Да, вижу… — Он вздохнул и улыбнулся. — Все просто, Лика. Я обратился к Богу Это — единственное, что вечно, что неизменно, что имеет смысл. Без этого и жизнь — не жизнь.

Лика обмерла. Она рассказала ему о собственных попытках и собственных переживаниях, о том, что у нее ничего не получается, что она не может одолеть как бы внутреннее сопротивление, что борется и проигрывает, но чувствует, что жить так же, как раньше, не может…

— Да, — сказал Пашка. — Я тебя понимаю. Прекрасно понимаю, Лика. Сам был в таком же положении. — Он говорил спокойно и уверенно: — Знаешь, я всегда считал, что вера вещь слишком интимная, слишком личная, чтобы кричать о ней на площадях. Я русский, крещеный, но то, что творилось тогда в православии… Скажем, то, что я тогда видел в православии, так будет вернее, на мой взгляд, это была не вера. Мне казалось, это даже не религия. Когда я видел наши церкви, мне становилось больно, мне всегда вспоминался один и тот же момент из Евангелия… Помнишь, когда Господь наш Иисус Христос прогонял из храма торговцев? — Лика кивнула. — Так вот, мне становилось больно, и я мечтал, чтобы это случилось снова. Когда я видел прихожан, мне становилось больно от того, что никто, почти никто, как мне тогда казалось, Бога не узрел. И не узрит, потому что служат они все Маммоне. Я был в этом уверен. Мне становилось больно, когда я видел священников, которые во время богослужения могут спокойно переговариваться о вещах явно не богоугодных, по крайней мере, не имеющих отношения к Богу. Мне становилось больно, когда во время праздников церковь набивалась народом, но многие даже не знали, что это за праздник. Мне становилось невыносимо больно и противно, когда я слышал разговоры о возрождении духовности. Какая духовность? Стоит только один раз попасть в храм во время самого большого христианского праздника и посмотреть вокруг, чтобы понять — никакой возрождающейся духовности. Только мода. Тогда мне становилось еще и страшно. Я даже думал, каюсь, Лика, что никакого Бога нет, — Пашка перекрестился. — Прости, Господи. Потому что все, что я тогда видел в православии, свидетельствовало не о Божьем существовании и промысле, а о том, что все это — большая и хитрая авантюра. Все это, на мой взгляд, могло запросто отвратить от Бога, но привлечь?.. Так было… — Он опустил глаза и, вздохнув, замолчал.

— А потом? — напомнила о себе Лика с замиранием сердца, которое было вызвано точным совпадением его слов с ее мыслями.

— Потом?.. — Пашка словно очнулся, улыбнулся смущенной улыбкой и продолжил: — Потом я, конечно, в собственной гордыне решил, что если нет Бога в православии, то его следует поискать где-нибудь в другом месте. Да, — качнул он головой, — я искал его у необуддистов, у баптистов, у оккультистов… — Он махнул рукой. — Да что там! Где только я его не искал. Мне хотелось, не хуже чем тебе, «чистой веры». Только тщетно, нигде я его не находил. Хотя, признаюсь, старался очень. Словом, помотался достаточно в поисках истины.

— Ну и… — Лика даже вперед подалась, чувствуя, что сейчас он раскроет ей что-то настолько важное, что сможет перевернуть ее жизнь, все расставить по местам.