Читать книгу "Браки совершаются на небесах - Елена Арсеньева"

Снова закружили вокруг великой княгини пакостные слухи. Ее обвиняли чуть ли не в католическом заговоре: ведь Литва – страна католиков. Близких Софье итальянцев ввергли в узилища, а на нее саму наложили опалу.

Софья не сомневалась, что Волошанка опоила свекра каким-то зельем. Ну мыслимое ли это дело: за какой-то кусок золота лишить жену своей милости. Да ладно бы только жену – неприязнь Ивана Васильевича распространилась и на детей, словно они были совершенно чужими ему.

Софья боялась не только за рассудок мужа – она боялась и за его жизнь. Что-то было в маленьких, невыразительных глазках Елены, что подсказывало проницательной грекине: эта смуглая девка ни перед чем не остановится. Она и по трупам пойдет! Как бы не извели сынок и его женушка Ивана Васильевича!

От переживаний Софья заболела. Она была беременна, когда ее настигла опала, и от волнения преждевременно разродилась девочкой, которая вскоре умерла. Если Иван Васильевич и раскаялся, то он это очень тщательно скрывал от жены. Правда, стал почаще захаживать в ее покои. Его вела не только жалость – его влекло к любимой, все еще любимой женщине. Оказывается, можно гневаться на непослушную, упрямую бабу – но при этом отчаянно желать ее. Он даже оставался у жены на ночь. Но потом уходил с видом раскаявшегося грешника, оставляя Софью в слезах.

Ну и ничего хорошего из таких мучительных отношений не вышло. В 1485 году княгиня родила сына, и едва его успели окрестить Иваном, как младенец умер.

И тут стена ожесточения, которую с таким рвением возводили вокруг великого князя его сын и сноха, рухнула. Иван Васильевич утирал слезы жены и сам плакал с ней. Как никогда раньше он почувствовал, что свет белый ему не мил без этой женщины.

Софья вышла из своего затворничества – к плохо скрываемой ярости Ивана Молодого и Волошанки. Теперь она снова принимала вместе с великим князем иноземные посольства, блистая на этих приемах роскошью наряда, красноречием, умом, знаниями. Великий князь московский лишь улыбался в усы, когда ему говорили, что с его супругой не может сравниться ни одна европейская государыня.

Разумеется, у него могла быть только такая жена! И он властен над ее жизнью и смертью, он один!

Великий князь опять начал прислушиваться к советам Софьи и по ее просьбе принял на службу семью итальянца Джованни Раля (Ивана Ралева). Его сыновья Димитрий и Мануил стали русскими послами в Венеции.

Однако великий князь московский по-прежнему метался между женой и сыном. Он пожаловал Ивану Молодому Суздаль и Тверское княжество в вотчину, так что Софье не грозило каждый день сталкиваться со своими ненавистниками в Кремле. Однако при этом имя Ивана Молодого чеканилось теперь на монетах рядом с отцовским. Перед ним преклонялись, перед ним заискивали…

Никто не знает, сколько слез пролила Софья перед ликом Пресвятой Богородицы, моля, чтобы та смилостивилась над детьми Софьи Палеолог и заступилась бы за них перед своим сыном Иисусом!

Бог весть, молитвы помогли или что-то иное. Может быть, просто завершился на небесах срок, отмеренный для жизни княжичу Ивану Молодому? Бог весть!

Он вдруг расхворался. На ногах у него выступили и расползлись язвы. Это была некая разновидность проказы – крымка, крымская болезнь, как называли ее, поскольку зараза пришла с юга. Язвы гноились, нарывали, ноги покрывались струпьями. Откуда и каким образом взялись язвы на ногах Ивана Молодого – неведомо. Может быть, сапоги пошили из плохо выделанной кожи больного животного? А может, была тут чья-то злая воля?

Неизвестно.

Сначала пользовали княжича русские лекари: врачевали по старинке травяными отварами. Но тут как раз воротились из Венеции братья Ралевы и привезли с собой для Москвы зодчих, литейщиков, пушкарей, лекарей.

Среди этих последних был некий «жидовин Леон», который взялся излечить княжича и самонадеянно заявил:

– Когда не удастся мне поставить на ноги молодого господина, то пусть моя голова с плеч слетит!

Это произвело впечатление. Лекарь вызывал всеобщее доверие… Но отчего-то Леон не нашел другого средства, как ставить на изъеденную язвами кожу скляницы, то есть банки, да делать на ноги припарки. От всего этого Иван Молодой в страшных мучениях умер.

Поскольку чертов жидовин был привезен в Москву братьями Ралевыми, к которым благоволила Софья, Иван Васильевич снова разъярился на жену. Учинили дознание: а не было ли тут преступного заговора? Но никаких концов не нашли, пришлось успокоиться на том, что Леон был всего лишь самонадеянный невежда. С ним поступили согласно его же пожеланию: снесли ему голову с плеч.

Софье стоило великих трудов выказывать приличествующую случившемуся скорбь и скрывать радость и облегчение. Грех, что и говорить, однако сколько раз злоумышлял против нее пасынок? Уж попадись она и ее дети на расправу Ивану Молодому – он бы ее не помиловал! Ну а в его смерти великая княгиня неповинна, Господь Бог это видит и знает. А если она и обмолвилась неосторожно при верных людях: ах, как бы не стало поперек пути Василия этой досадной помехи? – ее ли вина в том, что кто-то сии слова на ус намотал?..

Ночная кукушка с новой силой принялась куковать в уши князю: Василий-де заслуживает большего, чем быть всего лишь удельным князем при собственном племяннике. Дмитрий и младше его, и неказист, и умом беден…

Иван Васильевич слушал и отмалчивался. Он не мог в угоду жене – пусть даже самой лучшей из женщин! – поменять установленный порядок престолонаследия: по прямой линии, от отца к сыну, от сына к внуку. Все, что он мог сделать для горячо любимого им Василия, это дать ему в кормление Тверское княжество – отняв его у сына Волошанки.

Это уже можно было считать большим достижением, и Софья на некоторое время успокоилась. Она отлично знала, что нельзя погонять лошадей слишком ретиво. К тому же оба они с мужем были заняты большим событием – свадьбой дочери Елены, которую отдавали за литовского короля Александра. Это была любимая дочь Софьи – разве только Василия она любила больше Елены. Ах, как хотелось, чтобы судьба дочери в чужом краю сложилась счастливо! Софья извелась в мыслях о ее будущей жизни – словно чувствовала, что этот династический брак, осложненный разницей религий (родители настрого запретили Елене переходить в католичество, и это оскорбляло ее мужа и весь народ), принесет русской княжне только горе и беду.

А тут еще Москва горела – страшно горела!

Не последней заботой была и ссора Ивана Васильевича с братом, угличским князем Андреем Васильевичем. Князь Андрей не послал свою дружину на подмогу Менгли-Гирею, союзнику великого князя, и Иван так осердился, что сгноил брата, прозванного отныне Горяем, в темнице. Та же участь постигла его сыновей.

Эта история снова напугала Софью. Уж, казалось бы, она отлично знала человека, с которым прожила столько лет в любви и согласии, а все же порою он поворачивался самой неожиданной для нее стороной. Проявлял необъяснимую, варварскую жестокость. Надо быть осторожнее с ним. Иван Васильевич не терпел, когда к его воле относились пренебрежительно. Только безусловная покорность поможет Софье добиться своего!