Читать книгу "Путешествие на высоту 270 - Ахмад Дехкан"

Тогда Мирза отходит на некоторое расстояние. В свете автомобильных фар он принимает картинную боевую позу, потом разбегается и прыгает на нас. Люди в окопе кричат единым криком и сжимаются. Мирза бежит по нашим головам в конец окопа. И громко кричит:

– Я не т-только вас по-поубиваю, я т-так это сделаю, что вы в м-могилах са-саваны об-бгадите!

Али отвечает:

– А я желаю тебе попасть в плен к такому человеку, который проткнет тебя насмерть своими усами!

– Н-не дож-ждешься! – ворчит Мирза, укладываясь в свой спальник.

Я вновь закрываю глаза, заметив перед тем, что Расул перестал ворочаться. Дует холодный ветер. Али – судя по голосу, он всё там же, в начале нашей щели, которую мы лишь из вежливости называем траншеей – говорит:

– Братец… Братец Насер, дорогой!

Он намеренно произносит это детским голоском.

– Что такое, я здесь, – отвечаю я.

Али осторожно ставит ноги так, чтобы ни на кого не наступить, и пробирается ко мне.

– Где ты, братец мой дорогой?

– Ага! Припекло тебя! – говорит Масуд.

Али подошел ко мне и продолжает:

– Пока у меня есть братец Насер, меня припечь ничто не может…

– Так что случилось-то? – спрашиваю я. – Чего вдруг «братец, братец»?

– Не слушай его, – говорит Масуд, – он совсем совесть потерял.

Внезапно прорезающие небо ракеты «катюш» своим воем перекрывают все прочие шумы. Земля со стенок осыпается нам на головы. Все высунулись из спальных мешков и провожают взглядами светящиеся в небе стрелы ракет.

– Братец мой, красавчик, дело такое: у меня спального мешка нет…

– Как нет? В такой холод?

Я невольно сажусь. А он продолжает:

– Братец мой! Одна ночь это ведь не тысяча ночей, поспим с тобой вдвоем в одном спальнике, а?

– В одном спальнике?! – переспрашиваю я.

– Ну да, – отвечает он. – А что такого?

Мне вдруг очень хочется его задушить. Расул быстро садится и спрашивает меня:

– А где батальонный каптенармус? Пойдем получим еще мешок и быстренько принесем.

– Спи знай, – говорю я ему. – Каптенармус тут мешки не выдает, ты забыл, где мы?

Али ложится рядом со мной, а я всё еще не верю ему:

– Дорогой мой, двоим ведь не полагается в одном мешке!

– Но ведь не все тут братья, как мы с тобой, – не сдается Али. – Мы-то вдвоем поместимся, разве нет?

И он залезает в мой мешок.

– Ну вот, – говорю я. – И как теперь застегнуть молнию?!

– Ты туда лицом ляг, я сюда! Ну вот… Ага-Абдулла, застегни молнию, будь добр.

Абдулла приподнимается, застегивает молнию и плотно нас упаковывает. И мне уже не пошевелиться.

– Да покарает тебя Аллах, – говорю я. – Что ты со мной творишь?

Он смеется, и я вынужден колыхаться в такт. Но веки мои постепенно тяжелеют. Артиллерия с обеих сторон ведет свою дуэль, но мы не обращаем внимания. Окоп дает нам безопасность, а спальники – тепло. Кстати, что сейчас там делают Ройя и Мустафа? Я согрелся, и вот все мысли исчезают…

* * *

Кто-то тихонько толкает меня и зовет. Я открываю глаза и пытаюсь потянуться, отчего молния мешка расстегивается. Теперь хоть вздохнуть можно. Таращась в темноту, спрашиваю:

– Кто это? Что тут?

– Ага-Насер… Насер…

Сонная одурь некоторое время довлеет надо мной, и всё же я узнаю голос Расула. Я сажусь и смотрю на него. Изо рта его идет пар, и в свете автомобильных фар это выглядит так, словно передо мной усталая лошадь.

– Давай… Выйдем! Прошу…

От холода я дрожу. Он хватает меня за рукав и тянет.

– Да что такое? Куда?

Всё же он меня поднял и тянет к выходу из окопа, причем я ясно чувствую нервную дрожь его рук. Говорю ему:

– Осторожнее, я иду… Э-э, не тащи так…

Он почему-то не слушает меня, но тащит изо всех сил. Мне приходится наступать на ребят, но они словно уже привыкли к этому и даже не высовываются из спальников, кряхтят и поворачиваются на другой бок, и вновь засыпают.

И вот Расул вытащил меня из окопа.

– Ну? Что случилось, говори!

Грузовики всё так же едут в одну и в другую сторону. На передовой продолжается перестрелка, и издали слышны взрывы снарядов и ракет.

– Что-то… что-то… что… Страшно!

Его голос прерывается. Не понимаю, от холода его колотит или от страха, или еще от чего-то.

– Да что случилось-то, что? Почему страшно?

В свете фар я вижу напрягшиеся жилы его шеи; он дрожит словно ива на ветру. И вновь блик света. И я вижу еще и капельки пота, сверкающие на его коже, словно тысячи алмазов.

– Там… Что-то…

Но ему ничего не выговорить. У него начинаются судороги. Я усаживаю его, беру кусок мешковины и закутываю его. Вдруг страх его передался мне. Я спрашиваю:

– Да что с тобой? Ты заболел, наверное, а?

Он изо всех сил пытается что-то сказать:

– Та… та… Аллах свидетель… Аллах…

И голоса нет у него больше. Я поплотнее заворачиваю его в мешковину, закутываю и голову его. Он обхватил кленки и весь сжался, он стал словно рука, сжатая в кулак. Я встаю и возвращаюсь в окоп, чтобы принести флягу.

– Что там? – Абдулла приподнимается со своего места. – Случилось что-то?

– Нет, спи себе. До утра далеко еще.

Я вновь вылезаю из окопа и подношу флягу к губам Расула. Он не пьет, отталкивает мою руку. Я говорю таким голосом, который ободрил бы его:

– Спокойно скажи мне: что случилось? – Он дрожит, и я сжимаю его плечи: – Всё в порядке, не бойся.

Постепенно он успокаивается, а я вдруг понимаю, какой именно сон ему приснился. Видимо, он вступил в новый для него мир, он впервые по-настоящему стал взрослым. Я заставляю его встать, но он не может идти. Ноги его будто свело. Однако я беру его под руку, и мы медленно идем с ним вместе. Не знаю, как мне объяснить ему то, что с ним произошло. Я веду его к цистерне с водой, которая находится подальше, возле шоссе. Я усаживаю его у стенки укрепсооружения, нахожу пустую жестянку и наполняю ее водой. Зову Расула. Он подходит ко мне, и мы, обогнув укрепсооружение, находим остатки дерева, которым укрепляли окопы, и разводим костер. Я грею воду. Не знаю, как начать разговор с ним…

* * *

Там, в отдалении, кто-то встал на крыше капонира и призывает к утреннему намазу. Огонь с обеих сторон утихает. И еще кто-то поет азан: их голоса сливаются. Мы с Расулом сидим недалеко от того окопа, где спят ребята нашего взвода. Расул сидит в своем спальном мешке, и я вижу, что он руками охватил сам себя за бока. Волосы его еще мокрые.