Читать книгу "Войлочный век - Татьяна Толстая"

Вообще, иногда хочется погладить человека по голове, правда же? Ну, неприлично, ну и что? Скажем, лысый. Совсем лысый, не обритый, а такой, что называется, биллиардный шар. Когда люстры и точечные светильники отражаются в этой гладкой плеши, удваивая освещенность в помещении. Или наоборот, когда волосы ежиком, тоже очень интересно, каков этот ворс на ощупь.

Но обычно как-то сдерживаешься, мало ли чего кому хочется. А тут вот просто нестерпимо захотелось.

Изучив картинки в интернете, я убедилась, что Валентина Александровна всегда отличалась повышенной мелкокурчавостью, но в свои юные, обкомовские годы сдерживала буйный рост волос и носила прическу вполне объяснимую, типа пчелиный рой. Личико хорошенькое, ей шло. Но по мере карьерного роста курчавость сенатора нарастала (чему можно только позавидовать, конечно), пока голова не превратилась в папаху из каракуля. При этом высота папахи варьировалась, но неизменным оставалась диковинная форма.

То ли это такое ростовское брокколи – ставили мичуринские эксперименты, да и лажанулись немножко, скрестили сенатора с капустой. (Все ведь смотрели фильм «Муха-2»? Мой любимый!) То ли Валентина Александровна держит в подвале на цепи какого-то особого парикмахера, может быть, из Папуа-Новой Гвинеи?

Кстати, Папуа в переводе с малайского значит «курчавый». Миклухо-Маклай в своих дневниках пишет, что страсть как хочет поймать папуасского мальчишку и вырезать у него с головы лоскут кожи с волосами. Чтобы посмотреть, как же они там растут, курчавые такие. Кустиками или ровненькими рядками высажены? Скальпировать парнишку хотел. Но не решался, так как за ним бдительно следили родители мальчика, тоже людоеды. Вот так и я – прямо руки чесались – хотела разобраться с головой сенатора.

То есть так чесались – я передать не могу. Что-то я там ее спрашивала, что-то она там отвечала, я ничего не слышала; мы уж привыкли, когда надо, вести программу на автомате, делать заинтересованные лица и изображать необыкновенный интерес и пристальное внимание, когда гость попадается бессмысленный и неинтересный, а уже всё, поздняк метаться. Ничего я не слышала, а только думала: под каким бы предлогом ее исследовать?.. «Ой, Валентина Александровна, на вас муха села!» или «Ай, ай, из вас там, кажется, скрытнохоботник выползает!» Или так невзначай положить ей на голову что-нибудь весом грамм на триста, посмотреть, спружинит или провалится? Она рассказывает нам про какую-то там человечность и культуру, а я думаю: что бы на триста грамм подобрать такое? Чашку с блюдцем? Или туфлю снять?

Как сквозь тяжелый сон слышу, что сенатор чирикает про женственность и красоту, а сама прикидываю: вот она пойдет после записи в гримерку, а по дороге-то темно, и кабели толстые поперек пола протянуты. Обычно мы говорим: осторожно, не споткнитесь! тут кабели! А вот не сказать ей про кабели, она споткнется, а я ее подхвачу: ой, Валентина Александровна!.. – а сама за волосы ее хвать! Будто бы в темноте промахнулась. Ну, немножко попортится женственность, но зато воссияет Истина!

Или вообще головой стукнется. Можно ей лед к голове тогда приложить, или траумелем смазать шишку, я буду в первых рядах. Или даже прооперировать придется. Чур, я буду при операции присутствовать. Наркоз ведь дадут? – тут можно и выяснить, как оно там у нее растет. Если оно не парик, что вряд ли.

Не знаю, как я выдержала час записи. Как не бросилась и не вцепилась. И после записи тоже. Как дала сенатору уйти. Не знаю. Только сила воли. Только она. Но напряжение непереносимое. Вот сейчас рассказала, и полегчало немножко.

А Совету Федерации каково? Как вы думаете, как они там государством управляют? Тропическим нашим лесом с араукариями, колдунами и райскими птицами? Утверждают безумные законы, придуманные полоумными парламентариями? Как можно чем-то управлять и не думать ежеминутно про голову Валентины Александровны?

Вот поэтому у нас все вот так.

Выйти в люди

Я редко выхожу из дома: делать снаружи совершенно нечего. Ну, разве что в ресторан какой сходить с милым другом, но это ж совсем другое.

Но иногда приходится, и каждый такой выход, каждый визит в присутственное заведение или магазин обязательно вознаграждается какой-нибудь закавыкой, разговором каким-нибудь или просто нескучной странностью. Скучно не бывает.

Замечаешь, например, краем глаза объявление: «Магазин “Все для шитья” переехал в магазин “Ткани”». После идешь и пять минут размышляешь: ну, наконец-то! А что ж они раньше думали?..

Сегодня поехала сдавать налоговую декларацию. На трамвае. На турникете при входе были напечатаны стихи:

Достойным Гражданином будь!

Проезд свой оплати – и в добрый путь!

Отметила высокий неснижаемый уровень производственной поэзии; задумалась об авторе: где он? кто он? какое на нем пальто? сильно ли пьющий? О чем мечтал, когда был мальчиком? Какие еще строки принадлежат его перу? Не заметила, как доехала до налоговой.

Я пугаюсь всех этих насекомых словечек – ОКАТО, ОКПО и ЕГРЮЛ-ЕГРИП, но, слава богу, обошлось, все в порядке, только здесь напишите 77, а вот тут 5. Нет, не здесь! здесь пишется 3. И надо сделать ксерокопию вот этой странички.

– Так сделайте, – говорю.

– На первом этаже мы не делаем, – говорит девушка.

– Так сделайте на втором.

– Так туда вам нельзя.

– А вы почему не можете сходить?

– А мы в окнах сидим.

………..

– И что делать?

– А вот дорогу перейдите, там магазин, и слева в нем копии делают.

Перебежала дорогу (перехода-зебры там нет, так что шанс быть перееханной немалый). Из-под колес грузовиков и троллейбусов выскакивали и другие налогоплательщики; многих, думаю, недосчитаются к 15 июля, последнему сроку сдачи деклараций.

Слева в магазине была оборудована конура, в которой сидел старикан повышенной веселости; а как же ему не веселиться, если он за один листочек ксерокопии берет 20 рублей. Девушка передо мной восемь листочков копировала. Квитанций нет, так что всё в карман старикану и его смотрящему. Не буду подозревать налоговую, будто она в доле. Не буду.

Перебежала назад, все было прекрасно и вежливо. Квитанцию мне, правда, выписали на Нину Никитичну, но это у операционистки был приступ фрейдизма. Это, как она пояснила, оттого, что так ее свекровь зовут, и вот надо бы ей позвонить, а она все откладывает. Я с пониманием. У самой свекровь была.

Следующим учреждением была почта.

На почте была небольшая очередь, создавшаяся, как я поняла за полчаса стояния, оттого, что четыре почтовые женщины не могли найти ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза письма и посылки, за которыми пришли тихие, терпеливые граждане. Неудивительно. Я сама пришла с двумя извещениями, одно из них было на простую бандероль, другое на заказную. На одной моя фамилия было Толстова, на другой – Толстых. Естественно, это оказалась одна и та же посылка, и паспорт на мою природную фамилию совершенно устроил работников почты и ничуть их не возмутил. На одном из извещений было написано от руки: «желтый пакет наверху лежит». Это вот помогло. А то до сих пор бы я там стояла. А некоторые женщины получали один конверт, а за другим, – говорили им, – приходите завтра, найти не можем. И, понимающе кивнув, пенсионеры уходили. Тихо шелестя ногами. В апрельскую метель.