Читать книгу "Сыграй мне смерть по нотам... - Светлана Гончаренко"

— Ужасы сейчас начнутся, — пообещала Настя.

Скучная жизнь семьи Шелегиных закончилась семь лет назад. Сергей Николаевич, возвращаясь с занятий в Музыкальном училище, переходил улицу Розы Люксембург, как всегда, неметёную и кочковатую, и поскользнулся. Поскользнулся он (а стоял январь) на одной из тех адских колдобин, которые и теперь сплошь покрывают мостовые старой части Нетска.

В гололёд многие падают часто и больно. Однако Сергей Николаевич не просто поскользнулся, но и угодил под невесть откуда взявшийся «КамАЗ». Никаких правил музыкант не нарушил, наоборот, это «КамАЗ» из-за угла выскочил внезапно и на красный свет. Изувечив Сергея Николаевича, «КамАЗ» умчался и найден не был никогда — потому, утверждали многие, что очень спешно вёз топливо для каминов в посёлок дорогих коттеджей Лягино. Впрочем, может, и не вёз, и вовсе это был не «КамАЗ» — свидетели говорили разное.

А вот сам Сергей Николаевич ничего не мог сказать. Свет для него померк.

Прошёл год. Всё это время Сергей Николаевич жил, дышал через какие-то хитрые трубочки, кормился тоже через трубочки, даже в сознании был, но ни двигаться, ни говорить не мог.

Поначалу у Шелегиных всё шло кувырком. Только через месяц после аварии Ирина немного пришла в себя. Именно тогда она и познакомилась с Андреем Андреевичем Смирновым — от имени губернаторского благотворительного фонда он вручил семье пострадавшего музыканта материальную помощь и огромную, в сероватых тонах картину местного художника Поспелова «Утро в осиновом лесу».

Андрей Андреевич тогда же пригласил одарённую дочь Шелегина в свои престижные «Чистые ключи». Но Даша в хоре не прижилась и скоро отказалась ходить на репетиции. Дома теперь было интереснее: из Новосибирска приехала бабушка Марина Петровна. Вернее, переехала. Насовсем!

Даша видела бабушку впервые, и та даже своей внешностью поразила и заворожила. Высокая, очень немолодая (Сергей Николаевич был у неё поздний ребёнок), Марина Петровна носила яркие платья строгого кроя и крупные цветные каменья на пальцах и в ушах. Чётким, красивым, безжалостным лицом она напоминала то ли постаревшую Снежную Королеву, то ли актрису Ермолову с известного портрета Серова.

Марина Петровна с первой минуты всё в доме взяла в свои руки. Ирина боялась её, как огня. Даша моментально сделала вынужденные успехи в музыкальной школе. Сергей Николаевич, который оставался ещё в больнице, начал получать наилучшее лечение и уход.

Скоро он вернулся домой — парализованный, слабый, с беспомощным взглядом. Он стал щуплым, маленьким, как мальчик, а глаза наоборот, сделались гораздо больше, чем были.

С той поры массажисты, психологи, специалисты по лечебной гимнастике, важные и именитые профессора, гомеопаты, фитотерапевты, бабки-шепталки, какие-то народные целители с физиономиями уличных пройдох зачастили в квартиру Шелегиных. Они неустанно пытались вдохнуть жизнь — ощутимую, понятную, привычную жизнь — в неподвижное тело и спрятавшуюся куда-то душу Сергея Николаевича.

Это плохо удавалось. В конце концов Сергей Николаевич научился лишь сидеть в инвалидном кресле и едва заметно шевелить левой рукой.

Марина Петровна сама ухаживала за сыном. Позже ей стала помогать Августа Ивановна, далеко не дряхлая старушка из соседнего подъезда. Эта Августа Ивановна каким-то образом подружилась с бывшей пианисткой и всецело попала под её власть и влияние.

Отныне Ирина к Сергею Николаевичу даже приближалась редко: в присутствии Марины Петровны она немела, дрожала, роняла вилки и стаканы и ничего не могла сделать, как следует. Про себя Ирина недоумевала — почему переменилась к сыну эта надменная и жёсткая женщина? Разве не считала она Сергея Николаевича ничтожеством и неудачником, обманувшим её надежды?

Теперь Марина Петровна носилась по городу в поисках ещё не известных ей могучих целителей и чудодейственных лекарств. С миной одновременно гордой и кроткой она переодевала Сергея Николаевича, укладывала его в постель и кормила с чайной ложечки. «Это комплекс вины, — говорил Ирине догадливый и интересующийся психологией Андрей Андреевич Смирнов. — Старуха считает, что покалечила сына своим презрением». Ирине такое объяснение не казалось правдоподобным, но она давно убедилась, что Андрей Андреевич всегда бывает прав.

Речь к больному вернулась последней. Этого, собственно, даже и не ждали. С ним разговаривали много, но он, казалось, ничего не понимал. Специалисты пришли к выводу, что тяжелая травма головы сделала его слабоумным. Это подтвердила и знаменитая Кихтянина.

Лицо Сергея Николаевича после удара о лёд и асфальт стало малоподвижно. Он только Дашу узнавал, хотя, скорее всего, не понимал, кто это. Но он всё-таки следил за ней глазами и пытался улыбаться. Зато увидев очередную бригаду целителей, он сразу же притворялся спящим. Или в самом деле засыпал от тоски? Появление в комнате Марины Петровны вызывало на его лице слабую тень испуга. Словом, Сергей Николаевич реагировал на мир так, как должно реагировать живое, но не вполне одушевлённое существо вроде инфузории. «Овощ», — жестоко, но честно обобщил картину Андрей Андреевич Смирнов.

Однажды в хмурый осенний день Марина Петровна принудила Ирину пойти к мужу и напоить его каким-то морсом. Сама она была занята подготовкой истории болезни Сергея Николаевича для показа заезжему московскому невропатологу. А Ирина давно уже боялась мужа не меньше, чем свекрови. Когда она его видела, её сердце больно сжималось, но не жалостью, а неназываемым, мучительным чувством, от которого подкашивались ноги.

В тот памятный день Сергей Николаевич, не глядя на Ирину с её стаканом, а глядя в слезящееся окно, слабо шевельнул губами и прошептал «пьёве…»

Или что-то вроде этого.

Ирина перепугалась и кинулась к Марине Петровне, расплескивая морс. Скоро они обе склонились над больным.

— Тебе показалось! Ничего он не говорит. И пить, похоже, не желает», — строго сказала Марина Петровна. Ирина дрожала, краснела и чуть не плакала.

— Пьёве… — снова прошептал Сергей Николаевич.

— Действительно просит пить. Давай стакан! — скомандовала Марина Петровна.

Однако Сергей Николаевич сжал губы — это означало, что пить он не будет — и уставился в окно. Ирина наконец в голос разрыдалась. Марина Петровна впилась в её плечо сильной рукой, давя пальцами и кольцами, и почти вышвырнула за дверь. Затем, чтобы не пугать и не угнетать Сергея Николаевича своим присутствием, она уселась позади него (она часто так делала) и стала ждать. Но ничего она так и не услышала, кроме нелепого «пьёве», обращённого к окну.

С того дня Сергей Николаевич заговорил — слабо, мало, но явно. Одна беда: понять и расшифровать его речи было невозможно. Вскоре собранные Мариной Петровной со всего города психиатры прибыли послушать лепет больного.

Сергей Николаевич, завидев врачей, по привычке норовил прикинуться спящим. Когда его будили то молоточком по левому локтю, то стоваттной лампочкой под веко, он только слабо морщился и шептал что-то бессмысленное вроде «вольо!»