Читать книгу "Тайна наложницы - Шахразада"

Приказчик лавчонки, хотя это мог быть и сам хозяин, радостно засуетился, но полы кафтана халифа уже мелькали у выхода. И визирю пришлось, невероятно быстро исполнив повеление своего господина, устремиться за ним.

Следующей была лавка скобяных товаров, и визирь смог перевести дух. Ибо понятно, что халифу… о нет, владельцу поместья не по чину самому выбирать скобы для дверей, запоры на окна или упряжь для экипажа.

Потом наступил черед лавки книжной. Пытливый разум Гарун-аль-Рашида не мог насытиться одним лишь созерцанием мудрости мира, аккуратно расставленной на пыльных полках.

– Умар, друг мой, я хочу, чтобы все эти книги сегодня же, еще до заката, украшали стены моего кабинета. И тогда вечерами, устроившись у огня, я буду предаваться изысканнейшей из страстей – чтению. А сейчас поспеши заплатить хозяину этих бесценных сокровищ ровно столько, сколько он запросит. Да не торгуйся смотри. Не скаредничай! Помни, что, сэкономив сейчас даже дирхем, ты не станешь богаче и на медный фельс…

– Повинуюсь, хозяин, – поклонился Умар. Он постепенно входил в роль управляющего поместьем при самодуре-хозяине. Владелец же книжной лавки, с обожанием посмотрев вслед гостю, сухим тоном назвал визирю баснословную цену. И Умар вынужден был выложить все, до того самого фельса, ибо так хотел халиф… И ему, визирю и слуге, не пристало спорить. Хотя именно этого и желал Умар больше всего.

Продиктовав владельцу лавчонки адрес, куда следовало доставить книги и свитки, визирь поспешил за халифом. И в душе порадовался, что у него хватило ума назвать книжному червю адрес дома своего шурина.

Следующую лавку можно было смело назвать дворцом среди окружающих ее крошечных лавчонок и мастерских. Здесь царили ткани. Нежные шелка, яркие камки, прозрачный батист, тончайший бархат… С ними соперничали неброская и теплая шерсть, грубое, но прочное сукно. Сотни лент, кружева, холсты, нитки для вышивания и бусины, бисер и тисненная золотом кожа…

О, от такого разнообразия могли разбежаться глаза и у самого спокойного покупателя. Халиф же Гарун-аль-Рашид спокойным вовсе не был. Более того, приказчики этого пестрого царства никогда еще не видели столь взволнованного и восторженного покупателя.

– Умар, иди сюда! Я хочу вот этот отрез… На…

Тут халиф замялся. О, названия комнат он знал очень хорошо, но вот меблировку загородного поместья представлял себе весьма смутно. И потому ограничился тем, что попытался указывать, для каких покоев будет предназначен тот или иной кусок ткани.

– Вот это в кабинет… Это к камину… Это… да, в библиотеку… Этот белый батист украсит полки с книгами… и ту белую вазу…

Внезапно тихое хихиканье оборвало пиршество халифа. Визирь ахнул, а Гарун-аль-Рашид в гневе обернулся на звук.

– Как смеешь ты, негодная, смеяться надо мной?!

Умар, быстроте ума которого мог позавидовать весь диван какого-нибудь крошечного княжества, успел прошептать:

– Остановись, Клавдий, ведь ты же простой иноземец, только вчера купивший поместье у стен города…

И, о чудо! этих простых слов хватило халифу, чтобы овладеть собой. Он улыбнулся и совсем другим тоном повторил:

– Как смеешь ты смеяться надо мной, богатым чужестранцем?

– Прости меня, добрый господин, но я смеялась не над тобой, а над тем, что ты захотел белым батистом украсить книжные полки и вазу.

Девушка подняла на халифа чуть виноватый взгляд, и тот понял, что погиб… Эти черные глаза были погибельно глубоки, щеки нежны, а уста столь прекрасны, что могли принадлежать лишь одной девушке: хозяйке всех его снов, той единственной, которой суждено стать тайной его души.

Диковинный медальон с черным камнем украшал шею девушки, а пальцы, сжимавшие калам, были измазаны чернилами. Халиф не мог оторвать глаз от этих черных пятен на нежных пальчиках, мечтая уже о том миге, когда сможет поцелуями покрыть каждый из них.

О, любовь бывает столь же стремительна и столь же неотвратима, как и смерть! И обе они, сестры-противницы, овладевают существом человеческим в единый миг, не давая возможности опомниться или попросить о пощаде.

– Прости и ты меня, добрая девушка. Я всего лишь невежественный иноземец по имени Клавдий, не знакомый с традициями и обычаями твоей родины, не знающий ее привычек и моды. У меня на родине иногда украшают вазы таким… как ты сказала… ах да, батистом…

Девушка еще раз хихикнула.

– Тогда у тебя на родине должны и вот таким мехом застилать ложе… а вот этим бархатом укрываться…

– И такой полосатой… да, такой полосатой камкой завязывать голову перед молитвой… – подхватил халиф.

– И такой шелковой лентой перевязывать тучное чрево…

Первой не выдержала девушка. Она звонко рассмеялась:

– Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного и всеведающего, добрый Клавдий! Добро пожаловать в прекрасный Багдад и в лавку моего дядюшки, достойного Сирдара!

– А как зовут тебя, о украшение вселенной?

– Меня зовут Джамиля, – ответила девушка и покраснела до корней волос.

Свиток шестнадцатый

Давно уже ушел из дядюшкиной лавки этот чудной иноземец, а Джамиля все смотрела на распахнутые двери, за которыми он исчез. Щеки ее горели от одного лишь воспоминания о его пылких взглядах, а рука все время трогала ткани, к которым прикасались его ладони.

Какая-то, доселе неизвестная Джамиле, часть ее существа едва слышно шептала: «Это он, юноша твоих грез. Никогда на свете не найти тебе никого лучше этого черноволосого и светлоглазого статного красавца…»

Девушка задумчиво взялась рукой за медальон, как делала всегда, и подивилась его теплой тяжести. Обычно камень, к которому она прикасалась, освежал ее прохладой, но сейчас все было иначе. Словно часть жара из души самой Джамили передалась черной агатовой кошке.

«Что со мной, о Аллах милосердный?» – подумала девушка. И услышала ответ от дяди на свой невысказанный вопрос:

– Джамиля, крошка, да ты влюбилась!

– О чем ты, дядюшка?

– Малышка, не морочь голову своему старому дяде! Уж мне ли не знать этого мечтательного выражения лица? Уж мне ли не понимать, почему вдруг ты застыла в неподвижности, а щеки твои горят огнем… Ты влюбилась в этого странного говорливого иноземца… И это совершенно ясно, как и то, что сегодняшний день благодаря покупкам этого удивительного юноши стал чуть ли не самым удачным за все время моей торговли!

– Так значит, день был удачным?

– Аллах великий, конечно! Он не сводил с тебя глаз, а его слуга все покупал и покупал, выкладывая динар за динаром… Должно быть, этот странный дикарь намеревался скупить все наши товары, но его… Умар, кажется, вовремя остановил.

– Как странно, дядюшка! Я ничего этого не заметила…

– Ты беседовала с ним, а юноша, думаю, готов был жизнь свою отдать за то, чтобы эта беседа никогда не прекращалась.