Читать книгу "Каникулы Петрова и Васечкина - Владимир Алеников"

– Аривидерчи, Рома![8]– почему-то опять по-итальянски сказал Петров.

Надо сказать, что изо всех палаток тем временем выскакивали на этот поднятый нашими героями шум скалолазы и скалолазки. Плотным кольцом окружили они участников этих драматических событий.

– Всё! – торжествующе сказал Васечкин. – Ля же э фет! Игра окончена! Если что не комильфо, – он любезно улыбнулся пойманным врагам, – то прошу пардону!

– А ля гер, как а ля гер! – развёл руками Петров. – Наполеон – капут!

– Мишель! – раздался вдруг восторженный голос за их спинами. – Анри!!! – И скалолаз Слава, а вслед за ним Гена, раздвинув толпу, бросились в объятия французам.

– Гена! – сказал один француз.

– Слава! – сказал другой.

Чувства, переполнявшие всех четверых, были, очевидно, настолько велики, что, не в силах выразить их прозой, французы, а вслед за ними скалолазы… запели.

МИШЕЛЬ. Геннадий!

АНРИ. Вячеслав!

МИШЕЛЬ. Салю!

АНРИ. Бонжур!

ГЕНА. Мишель!

СЛАВА. Анри!

ГЕНА И СЛАВА. Когда вы появились?

ФРАНЦУЗЫ. Ну сом контант де ву вуар тужур![9]

ГЕНА. Мы тоже рады!

СЛАВА (Петрову и Васечкину).

Что вы в них вцепились?

ГЕНА. В чём дело?

СЛАВА. Что случилось тут, Анри?

АНРИ. Са нэ фэ рьен![10]МИШЕЛЬ. Тут недоразуменье!

ВАСЕЧКИН (включаясь в песню).

Ах так, а ночью кто шептал «сюрпри!»?

Скажи, Петров!

ПЕТРОВ. Они, тут нет сомненья!

ВАСЕЧКИН. А ведь «сюрпри» перевести,

Значит, «всех застать врасплох»!

Мы решили свой приём оказать шпиону!

МИШЕЛЬ. О-ля-ля, шарман, мерси…

АНРИ. Ваш приём была неплох!

ПЕТРОВ. Если что не комильфо,

То прошу пардону!

МИШЕЛЬ. Мы так скучать за нашим шерз ами[11].

АНРИ. Решили вас шерше[12]мы до рассвета.

МИШЕЛЬ. Хотели утром сделать вам сюрпри.

АНРИ. А получиль в ответ сюрпри за это!

СЛАВА. Ну, не беда!

ГЕНА. Ведь, что ни говори,

Ребята проявили героизм!

ВАСЕЧКИН. Но как же это так?

МИШЕЛЬ. Эксплик[13], Анри!

АНРИ. «Сюрпри» по-русски называется сюрпризом,

ГЕНА. И второе лишь значенье у «сюрпри» —

застать врасплох»!

СЛАВА. Во французском языке есть

свои законы!

МИШЕЛЬ. Оля-ля! Шарман!

АНРИ. Мерси!

Ваш сюрпри была неплох!

ПЕТРОВ. Если что не комильфо,

То прошу пардона!

Неизвестно, как бы дальше развивались события, но тут вдруг раздались автомобильные гудки, и в лагерь, раздвигая толпу, въехал хорошо знакомый нам старенький «виллис».

– Инна Андреевна! – испуганно прошептал Васечкин.

– Маша! – радостно прошептал Петров.

– Ну, что я говорил?! – заорал с заднего сиденья Гусь. – Вот они, голубчики! Что, разбудить не могли? – возмутился он, вылезая из машины. – Гусь свинье не товарищ?

– Это кто это свинья?! – поинтересовался Васечкин.

– Это я в переносном смысле… – начал оправдываться Гусь.

– Ну, как подвиги?! – деловито спросил Филипп. – Продвигаются? Сколько уже?

– Эх, Васечкин, Васечкин… – вздохнула Инна Андреевна.

– Бонжур… – по привычке сказал Васечкин.

– Бонжур… – машинально ответила Инна Андреевна. – Ну, зачем же вы, Васечкин, убежали? Ведь в лагере всегда есть место для подвига! Не правда ли, Петров! Нёс па?

– Пуркуа па, Инна Андреевна… – не отрывая глаз от Маши, отреагировал Петров. – Почему бы и нет?

– О, мадемуазель, парль франсэ?[14]– обрадовались французы, подходя ближе.

– Сэ манифик![15]

– О, ву зет франсэ?![16]– в свою очередь обрадовалась Инна Андреевна. – Кэль сюрпри![17]

Услышав знакомое слово, Петров выразительно посмотрел на Васечкина. Тот потупился. Петрову стало жаль друга…

Поколебавшись какое-то мгновение, он бросился в палатку. Выскочив оттуда, он подбежал к Васечкину и незаметно сунул ему в руку эдельвейс.

– На… – сказал он. – Отдай ей!

Васечкин поднял глаза на Петрова и сразу всё понял.

– Нет! – сказал он. – Сам сорвал, сам и дари!

И он вернул эдельвейс Петрову.

– Да ладно тебе… ты у нас рыцарь, ты и дари! – Петров вновь сунул цветок Васечкину.

– Какой я рыцарь! – вздохнул Васечкин, отведя руку Петрова.

Тут к ним подошла Маша.

– Что это у вас? – спросила она.

– Вот… – сказал Петров. – Эдельвейс… Мы тут с Васечкиным для тебя сорвали… Есть древний обычай… самой красивой…

И он смущённо сунул Маше эдельвейс.

Польщённая Маша взяла цветок.

– В человеке главное не внешность, – сказал откуда-то возникший Филипп, – а внутренности…

Все рассмеялись.

– А чего… – вступился за Филиппа Васечкин, – он прав!

Больше ему, однако, сказать было нечего.

Все замолчали. Наступила несколько неловкая пауза, которую бесцеремонно прервал подошедший Гусь.

– Слышь, Васечкин, – сказал он. – Отойдёмка в сторонку.

– Чего тебе? – без энтузиазма поинтересовался Васечкин.

– Дело есть.

Они отошли.

– Вот что, Васечкин, – сказал Гусь, понизив голос, – вы, когда в следующий раз побежите, возьмите меня с собой, ясно? Я тоже буду… это… в общем, подвиги совершать, ну, в честь этой вашей… Машки, понятно? – И Гусь кивнул в сторону, где всё ещё стояли Маша, Петров и Филипп. – Ну так что, замётано?

Васечкин грустно усмехнулся, затем, ничего не отвечая, повернулся и пошёл прочь.