Читать книгу "Дневник нарколога - Александр Крыласов"

Дина Георгиевна встретила Василия Петровича возле мусоропровода случайно. Прежде помойное ведро Пильщиковых с трудом вмещало в себя плоды их бурной жизнедеятельности и служило лучшим доказательством их удачного союза, теперь же оно было полупустым, намекая на зигзаги судьбы и наступление пресловутого «черного» дня.

— Что-то давно, Василий Петрович, я не видела вашей дражайшей супруги, — заметила Трещинская.

— Она к вам больше не придет, — буркнул хмурый Пильщиков.

— Почему? Чем я перед ней провинилась? — неприятно поразилась добрейшая Дина Георгиевна.

— Ничем вы не провинились. Просто у нее в голове тараканы завелись.

— Что такое? — обеспокоилась Трещинская за подругу.

— Худеть вздумала на старости лет и меня, бедолагу, тоже голодом морит, — Пильщиков, не стесняясь в выражениях, поведал о своей семейной драме.

— Пойдемте ко мне, Василий Петрович, я вас хоть обедом накормлю. Щеки-то, смотрю, совсем ввалились. Бедный. Разве можно так издеваться над человеком?

Василий Петрович, усаженный на почетное место, трескал за троих, оголодав за предыдущие две недели. К ним тут же присоединилась Мила с Тимошей на коленях. Дина Георгиевна царила за столом. Она с блеском рассказала анекдот из женского журнала, непринужденно выдав его за собственное приключение. Будто пришла она в гости к своей давней подруге, а та, дурочка, сидит на строжайшей диете. Хозяйка гостье налила чаю, поставила тортик и вазочку конфет, а сама пьет пустой чай и через каждые пять минут подходит к холодильнику, кивает и возвращается за стол. И так раз двадцать. Дина Георгиевна уж решила, что подруга умом тронулась. Что вы хотите, сидеть на диетах для рассудка небезопасно, вот хотя бы на Антонину Ивановну посмотреть. Такого орла голодом морит. Ну, Дине Георгиевне же интересно. Только подруга отлучилась в туалет, она сразу бегом к холодильнику, а там бумажка приклеена. А на ней написано: «Сегодня ты не жрешь. Если поняла, кивни». Ха-ха-ха. Ну, ладно, подруга хоть сама с ума сходила, а здесь невинные люди страдают. Трещинская погладила Василия Петровича по плечу, прижалась мощной грудью и подложила заливного. Пильщиков разомлел, зажмурился и замурлыкал, как бездомный кот, попавший в хорошие руки. Тимоша с неодобрением и плохо скрываемой ревностью посмотрел на нового нахлебника, а Василий Петрович взял алаверды и принялся рассказывать о «карьерных» буднях.

— Хотели мы с мужиками на Красную горку побухать, а бригадир пронюхал…

— Что такое Красная горка? — округлила глаза Трещинская.

— Праздник такой. Церковный.

— А-а-а-а-а.

— Так вот, пронюхал бригадир и решил нас зажопить…

— Фу, Василий Петрович, разве так можно выражаться, — поморщилась Дина Георгиевна.

— Извиняюсь. Надел, демон, мягкие баретки…

— Баретки? Что такое баретки? — Мила вопросительно приподняла брови.

— Ботинки.

— А-а-а-а-а.

— Так вот, открывает дверь, а там пугало. Вместо рожи тыква, вместо волос вихотка…

— Что? Что такое вихотка?

— Мочалка.

— А-а-а-а-а. А скажите, Василий Петрович, только честно. Вы что, большой любитель выпить? — осторожно поинтересовалась Трещинская.

— Не, я не по этому делу, мне бы пожвакать чего-нибудь.

— Интересный глагол, — нервно сглотнула Дина Георгиевна, — на сегодня хватит ваших рассказов, Василий Петрович. С вами мы узнаем столько новых слов, что становится как-то не по себе. Складывается такое ощущение, что мы живем с вами в разных государствах.

— Почему? — Василий Петрович с удивлением посмотрел на Дину Георгиевну и по-гусарски рыгнул.

Пильщиков вернулся от соседки в хорошем расположении духа и демонстративно выплеснул овощной супчик, приготовленный супругой, в унитаз. Она почему-то обиделась и пообещала впредь мужа не кормить. Сама Антонина Ивановна жутко хотела кушать. Жутко. В желудке что-то подсасывало, во рту скопилась кислая слюна, голова кружилась, и все мысли крутились исключительно вокруг пищи. Она встала на весы, опять два килограмма долой. Пильщикова обрадовалась и поняла, что страдает не зря. А Василий Петрович зачастил к соседке. Он, правда, не понимал некоторых слов из ее лексикона и иногда чувствовал себя неуютно, зато мог снова питаться здоровой, домашней пищей и не растрачивать себя по всяким забегаловкам и шашлычным. Дину же Георгиевну немного раздражала ярко выраженная простонародность Пильщикова. Так табуретку он называл «тубаретка», розетку «ризеткой», кота «котком», вместо «побреюсь», говорил «поброюсь», и еще у него ощутимо подванивало от носков. Рыжий Тимоха сразу люто возненавидел Василия Петровича, тот отвечал ему тем же. Стоило Дине Георгиевне выйти на кухню, как между Пильщиковым и котом разгорались жестокие схватки. Тимоха норовил куснуть и расцарапать гостю вонючие ноги, а Василий Петрович отвесить наглому котофею королевского пендаля или отдавить лапу. Битвы проходили в полной тишине, и со стороны казалось, что человек и кот разучивают приемы кун-фу. Но только непримиримые враги слышали тяжкую поступь хозяйки, как мигом превращались в закадычных друзей. Тимоша залезал Пильщикову на грудь и громко мурлыкал, а тот его нежно гладил, вызывая приступы умиления у дородной хозяйки. При этом кот не отрываясь смотрел прямо в душу Пильщикову своими ярко-желтыми глазами, и в них Василий Петрович ясно читал свой смертный приговор. В ответ гость нежно сжимал кошачью шею тяжелой рукой, привыкшей повелевать экскаватором, и Тимофей чувствовал, что нежные мужские объятия в любой момент могут превратиться в железный захват и тогда только чудо может спасти его молодую жизнь. У кота первого не выдержали нервы, и он опрометчиво надул Пильщикову в баретки. Извиняюсь, в ботинки. Что тут началось! Хозяйка навешала любимому коту сто пинков в живот и на неделю отлучила от деликатесов. Тимоша давился исключительно кошачьим кормом и передвигался по квартире короткими перебежками, используя просветы под мебелью как блиндажи. Пильщиков торжествовал, но недолго. Через неделю котяре удалось подставить Василия Петровича, он опрокинул в прихожей китайскую вазу и растворился в пространстве. Когда на шум разбившегося фарфора вышла разъяренная Дина Георгиевна, кот появился вслед за ней, и Пильщикову ничего не оставалось, как взять всю вину на себя. Следующую неделю Василия Петровича питали одними сосисками, он сидел на краешке стула и безуспешно пытался склеить осколки злополучной вазы, а подлый «коток» сыто жмурился на подоконнике, натрескавшись куриных котлеток. Теперь Тимоха, дождавшись ухода Дины Георгиевны, вскакивал на стол и нагло совал свою пушистую харю в тарелку Василия Петровича. И только попробовал бы тот с ним не поделиться. В профилактических целях Тимофей коварно усаживался рядом с хрустальной или фарфоровой вазой и нервно колотил хвостом по хрупкому предмету, всем своим видом показывая, как он сейчас залихватски скинет хрупкое изделие с полки, потом спрячется, а ответственность придется нести, как всегда, пролетариату.

А Антонина Ивановна все время хотела есть. Все время. Идя на работу и с работы, разговаривая с клиентами и принимая душ, засыпая и просыпаясь, и даже во сне она ощущала волчий голод. У нее резко обострилось обоняние, теперь она легко различала по запаху соль и сахар и никогда бы не спутала, чем Трещинская, живущая этажом ниже, солит запеканку, морской солью или поваренной. К мукам голода примешивались муки ревности, ее Васек неотвратимо уплывал в ухватистые руки коварной соседки. Ночевал он пока дома, но уже потихоньку собирал вещи, находясь на низком старте.