Читать книгу "Современный политик. Охота на власть - Рифат Шайхутдинов"

Стереотипы по поводу власти

Стереотип первый: власть одна, и она персонифицирована в том или ином «начальнике»

С этим стереотипом бороться крайне тяжело: очень трудно представить себе наличие нескольких властей. В сознании российского человека сразу возникает опасение, что несколько властей — это несколько начальников, которые тут же вступят в конфликт между собой и возникнет хаос.

Эти опасения имеют под собой основания, поскольку в новейшей российской истории новосозданные «ветви власти» тут же начинали выяснять между собой, «кто главнее». Кончалось это иногда кровью, как в октябре 1993 года.

Однако это чисто российский стереотип (может быть — наследие советской власти). Все известные в истории конструкции власти с самого начала строились как разделенные на несколько инстанций, каждая из которых формирует свою собственную ценность и исключительность, которые недоступны другим инстанциям. Сегодня этот принцип осознан, и современные инстанции власти формируются инженерно, искусственно[43].

В первобытном обществе существовали власть вождя и власть шамана. В средневековой Европе композиция власти формировалась на конфликте между светской и духовной властями. Ни одна из них не могла покуситься на другую, поскольку у духовной власти была исключительная компетенция, исключительный ресурс: связь с Богом; светская власть этого обеспечить не могла. Но у светской власти была своя исключительная компетенция: владение материальными ресурсами и войсками, что, в свою очередь, не могло перейти церкви. На этом возникало напряжение, зрел конфликт, что в дальнейшем приводило к появлению все новых и новых инстанций власти.

Стереотип российского сознания относительно подобных конструкций ярко демонстрирует следующий пример. Во время Ялтинской конференции Черчилль спросил у Сталина: «Как будем договариваться с католической церковью по поводу Европы?» Сталин ответил шуткой: «А сколько у папы римского танков?» Этот эпизод отражает полное непонимание советским лидером устройства власти в Европе: несмотря на то, что у папы римского танков нет, договариваться с ним придется.

Принцип нескольких не сводимых друг к другу инстанций власти зафиксирован в принципе разделения властей Монтескье (1). Однако внутренняя непонятность этого принципа в России приводит к тому, что при переводе на русский язык даже сам термин был выбран неудачно: по-русски «разделение власти» означает, что есть одна власть и ее разделяют на несколько частей. При этом неявно подразумевается, что корень власти все равно один.

У Монтескье заложена прямо противоположная конструкция: существует несколько отдельных инстанций власти, каждая из которых обладает исключительным ресурсом, и эти инстанции вынуждены между собой договариваться. Российским людям очень непривычно в этом жить, они плохо понимают этот принцип и еще хуже его реализуют.

Однако реальная демократия возникает именно в такой ситуации. Когда существует несколько инстанций власти, это создает определенные степени свободы для общества и человека, и существует процедурная проблема согласования действий властей между собой и их согласования с интересами общества и человека. Когда такая проблема возникает, демократия становится реальной. Если этого нет — демократию подменяют выборные технологии (см. об этом ниже).

В России господствует понимание власти как некоторой группы («семья», «чекисты»), захватившей власть в стране. Но это даже не феодальное, а дофеодальное устройство власти.

Такое понимание приводит к тому, что любое стремление моноцентра власти к усилению порождает ответную реакцию — сепаратизм, стремление к отделению. В России очень трудно себе представить, как на одной территории могут сосуществовать две или более инстанций власти, обладающих каждая своим эксклюзивным ресурсом и эксклюзивной трансценденцией. Именно это порождает сепаратистские тенденции.

Стереотип второй: власть отождествляется с государством

Этот стереотип активно муссируют российские интеллектуалы. Есть государство, а у него есть власть. Или наоборот: власть — у государства, государство и есть власть.

По-видимому, именно поэтому в последние четыре года взят курс на усиление государственной бюрократии: В. Путин предполагает, что таким образом усиливается и власть в стране. Но усиление государства (даже если предположить, что усиление федерального центра это и есть усиление государства) не означает приобретения власти. Наоборот: при этом резко ослабляются иные, негосударственные инстанции власти, а значит, вся конструкция резко слабеет.

В условиях господства этого стереотипа не понимается и не принимается тезис правых политиков о том, что государство должно выполнять сервисную функцию. Если государство выполняет сервисную функцию, это значит, что есть еще больший «начальник», чем само государство. Кого можно себе представить в этой роли?

Правые политики отвечают: общество. Но если (см. стереотип первый) мы считаем, что власть моноцентрична и иерархична, то общество не может быть «главнее» государства.

В результате господства этого стереотипа тезисы, взятые напрямую из западной демократической риторики, «проскакивают» и не понимаются.

Стоит принять на вооружение понятие о власти как о композиции нескольких автономных инстанций, как тезис о сервисной функции государства начинает играть в полную силу. Тогда становится совершенно понятно, что государство — только одна из инстанций власти, обладающая вполне определенным эксклюзивным ресурсом (всеобщий порядок и одинаковость процедур на всей территории) и не подменяющая собой иные инстанции.

Современное понятие власти состоит в том, что власть — это владение каким-то недоступным или эксклюзивным воспроизводящимся ресурсом. Она больше не отождествляется с государством (конструкция XIX века). Современные технологии власти состоят не в гипертрофированном и абсурдном усилении одной инстанции, а, напротив, в увеличении количества инстанций власти и их постоянном смещении — с тем, чтобы все стороны жизни современного общества были охвачены всеми инстанциями власти в совокупности.

Эти принципы очень хорошо видны там, где происходит столкновение власти, построенной на современных принципах, со старой властью, которая отождествляется с государством. Так с властью играют на территории постсоветских республик: в Киргизии, Украине, Грузии.

Когда формируется другая инстанция власти, неподконтрольная Шеварднадзе, Кучме, Акаеву (например, народ, признающий другую легитимность), происходит смещение всей конструкции. Стройная и, казалось бы, незыблемая государственная власть вдруг оказывается вне структуры новых соглашений. Она падает, как карточный домик. Или: одна элита дискредитируется, а вместо нее подставляется другая. При таком действии вся конструкция старой власти тоже разрушается[44].