Читать книгу "Мартин Борман. Неизвестный рейхслейтер. 1936-1945 - Джеймс Макговерн"

Когда военная ситуация ухудшилась, Борман решил, что весельчак Хоффман отнимает у Гитлера слишком много времени. Он избавился от Хоффмана тем, что заставил ипохондрика Гитлера поверить ложной версии, будто его придворный шут болел заразной болезнью. Но однажды Хоффман все-таки прибыл в «Вольфшанце» из Вены, где отобедал с гаулейтером города, своим племянником Бальдуром фон Ширахом. Фотограф передал Гитлеру послание от фон Шираха. Суть послания заключалась в том, что Борман взял на себя ответственность рекомендовать гаулейтеру забыть об организации противовоздушной обороны Вены, поскольку это посеет среди населения города ненужное беспокойство.

«Гитлер, видимо, отнесся к этому посланию как к завуалированной критике Бормана, — писал позднее Хоффман, — потому что он набросился на меня с резкой отповедью. «Усвой это с полной ясностью, Хоффман, и скажи своему племяннику! — кричал фюрер. — Мне нужен Борман, чтобы выиграть эту войну! Совершенно верно, он беспощаден и груб… но остается фактом, что все, один за другим, не смогли беспрекословно подчиняться моим командам — но только не Борман!»

Голос Гитлера усилился до крика. Он пытливо взглянул мне в лицо, как если бы его слова относились ко мне лично. «Каждый, не важно кто, должен ясно понимать одно: кто выступает против Бормана, выступает также против государства! Я их всех перестреляю, даже если их десятки тысяч, так же как перестреляю тех, которые мямлят о мире! Будет гораздо лучше, если несколько тысяч жалких и тупых ничтожеств будут ликвидированы, чем семидесятимиллионный народ потащат к гибели».

Раньше я не слышал, чтобы Гитлер говорил в таком тоне, никогда в жизни я не видел таких диких и ненавидящих глаз».

С начала 1943 года Борман стал членом «комитета трех», куда входили также Кейтель и Ганс Хайнрих Ламмерс, глава имперской канцелярии. Все предложения относительно военных усилий должны были пройти экспертизу «трех мудрецов с Востока», как называл их Геббельс. Члены комитета решали, какие из предложений следует передать на рассмотрение Гитлера.

Геббельс не был способен использовать какого-либо из «трех мудрецов» в своих интересах, поэтому он попытался, без успеха, подтолкнуть Геринга к использованию его номинальных возможностей для преодоления их влияния. 2 марта 1943 года Геббельс отразил в своем дневнике мнение Геринга о тех, кто заместил его в качестве доверенных лиц фюрера: «Он ненавидит Ламмерса до глубины души. Считает его бюрократом, пытающимся увести рейх назад в распоряжение министерской бюрократии… Кейтель, по мнению Геринга, абсолютный нуль, его нельзя воспринимать всерьез… Что касается Бормана, Геринг не уверен в его подлинных намерениях. Несомненно, однако, что он преследует амбициозные цели…»

Ни Геббельс, ни Геринг, ни кто-либо еще не был в состоянии определить «истинные намерения» Бормана. Он ни с кем не был искренен, кроме Гитлера. Его частые беседы с фюрером проходили в приватной обстановке и не записывались. Таким образом, только сам Борман и Гитлер были единственными людьми, способными точно охарактеризовать роль Бормана в Третьем рейхе — был ли он просто фанатически преданным помощником фюрера или он преследовал свои собственные цели.

Не в характере Бормана было выдавать, хотя бы намеком, свои личные чувства, кроме как собственной жене. Она жила в их комфортабельном доме недалеко от Бергхофа в Оберзальцберге, пока он находился с фюрером. Жене Бормана ее муж казался не циничным интриганом, а образцовым супругом и отцом, любящим ее и Гитлера.

Герда Борман оставалась верной женой нациста, родив десять детей, один из которых умер в младенчестве. Она соглашалась с мужем в том, что евреи ответственны за большинство пороков мира. Соглашалась с ним в том, что их детям не следует позволять заражаться «ядом» христианства.

Во время долгой разлуки Борманы переписывались. В его письмах Герда читала о том, что он восхищается и любит ее. Он адресовал ей разные нежные слова: «моя любимая девочка», «моя любимая Герда», «любимая, сладкая, дорогая женушка», «Мамочка». Она могла прочесть, что является самой «прекрасной» из всех женщин и «славной, чудной женщиной, бесконечно любимой».

У Герды Борман не было оснований подозревать супруга в неверности. Не было у нее также оснований подозревать, что ее муж был виновен в «грязных, лживых и тайных поступках в отношении фюрера», о которых позднее говорил Герман Геринг.

В июне Гитлер прибыл на несколько недель в Бергхоф. Разумеется, Борман сопровождал его. Когда они вернулись в Восточную Пруссию, Герда Борман писала мужу о «чудных неделях, которые нам выпало провести вместе… Мы так любим тебя, все мы. Твоя мамочка и все твои дети».

Борман мог тоже вспоминать эти недели с нежностью, поскольку, вернувшись в Восточную Пруссию, он и Гитлер стали получать все более мрачные военные вести. Еще в мае был разбит Африканский корпус, британские и американские войска взяли в плен 275 тысяч солдат стран оси. (По одним данным, 240 тысяч, по другим, более достоверным, — 130–150 тысяч — Ред.) Теперь, в июле, они захватили Сицилию и приготовились вторгнуться на территорию Южной Италии. 5 июля в России была предпринята еще одна попытка наступления (грандиозная Курская битва 5 июля — 2 августа 1943 года. — Ред.). Она быстро выдохлась, и Красная армия перешла в контрнаступление. Но 9 августа Борман писал жене: «Восхитительно наблюдать полное спокойствие на лице фюрера в связи с фантастическими осложнениями на востоке, юге и так далее! Предстоящие месяцы обещают быть очень трудными, настало время держаться с железной решимостью…»

Теперь действительно настало время поисков способа окончания войны, прежде чем Германия не дошла до полного разрушения. Но Гитлер, погруженный в свой мир фантазий, все еще верил в возможную победу. А Борман, видимо, еще верил в фюрера. Оба они находились в относительной изоляции в «Волчьем логове». Они не совершали инспекционные поездки на линию фронта или к дымящимся развалинам немецких городов, разрушавшихся в результате воздушных налетов, предотвратить которые ослабевшие люфтваффе больше не могли. (Гитлер, ранее весьма активно перемещавшийся, в том числе и в прифронтовых районах, с конца 1942 до ноября 1944 года в основном жил в «Волчьем логове» (хотя, например, весной 1943 года вылетал в Запорожье, когда в нескольких километрах от него шли бои с прорвавшимися советскими танками), он был в курсе всех дел. Регулярно проводились встречи с фронтовиками-героями, где откровенно и подробно обсуждались нараставшие проблемы. — Ред.)

Борман, однако, узнавал косвенным путем о разрушениях, которые причиняли воздушные рейды авиации союзников, потому что 2 августа он писал жене: «Я просмотрел огромное число действительно ужасных фотографий из Гамбурга (около 700 бомбардировщиков королевских ВВС совершили ночные налеты на Гамбург 24, 27 и 29 июля. — Ред.), которые свидетельствуют о том, что случилась настоящая катастрофа. Людям нечем было дышать в задымленных убежищах — большой город был превращен в настоящее море огня, дыма, — и они выбегали на улицы, где был такой же огонь и дым. Там загорались шелковые чулки и платья женщин, они сгорали заживо или задыхались от дыма вместе с детьми…»

Борман отреагировал на такие фотографии, чтобы посоветовать жене найти убежище в Оберзальцберге на случай, если там прозвучит воздушная тревога. Война продолжалась. Продолжались и воздушные налеты. То же происходило с «окончательным решением». Товарные вагоны и вагоны для перевозки скота, набитые отловленными в облавах евреями, по распоряжению оберштурмбаннфюрера (подполковника) СС Адольфа Эйхмана, мелкого бюрократа, чье имя мало что значило для такого высокопоставленного деятеля, как Борман, регулярно прибывали в Аушвиц (Освенцим), Треблинку, Собибор и другие лагеря смерти на востоке. Из труб крематориев лагерей поднимался к небу густой черный дым, унося с собой запах горелой плоти. В Аушвице один еврей, понявший, что обречен, написал кровью на стене барака: «Андреас Рапапорт — прожил шестнадцать лет».