Читать книгу "Теза с нашего двора - Александр Каневский"

Кафе пришлось закрыть — его бойкотировали.

В Чопе таможенный конвейер работал на полную мощность, но всё равно очереди были огромные, приходилось неделями ждать своего часа. Поэтому сюда заранее приезжали представители семейств, родственники или друзья эмигрантов — и занимали для них очередь, чтобы те подъезжали в день досмотра и успевали на поезд.

У Жоры не было представителя, поэтому он приехал за два дня до отъезда, за безумную цену снял комнату недалеко от вокзала и за совершенно сумасшедшие деньги сумел прорваться на досмотр за два часа до отхода своего поезда.

На гладкой стойке лежали вскрытые сумки и чемоданы, как на хирургическом столе пациенты. Все их внутренности были вывалены наружу, и черноусый хирург-таможенник препарировал их. На двух соседних стойках производились аналогичные операции. Чемоданы лежали, раскинув крышки, бесстыдно обнажив самое сокровенное и интимное: трусы, кальсоны, бюстгальтеры… Поезд уже был подан, с носильщиком договорено, и Жора нетерпеливо ждал окончания досмотра — измотанный и издёрганный, он был уже на последнем пределе. Наконец, таможенник сделал знак, что всё, можно забирать, и Жора стал поспешно запихивать в чемоданы своё имущество. Сваленные кое-как, вещи не помещались, крышки не закрывались — Жора, в сердцах, выбрасывал оттуда то туфли на толстой подошве, то пару брюк, то дорожный несессер. Покончив с одним чемоданом, оттаскивал его в угол и принимался за следующий.

— Хозяин, не успеем, — торопил носильщик.

— Сейчас, сейчас!

Наступив коленом на крышку, как на горло собственной песне, Жора, наконец, захлопнул замок последнего чемодана, оттащил его в угол и вдруг похолодел.

— А где телевизор? — спросил он хрипло у носильщика, который уже ставил чемоданы на тележку.

— Не знаю, — ответил тот, затягивая вещи ремнём.

— Подожди, не уезжай! — Жора бросился к своему черноусому таможеннику, который уже препарировал имущество следующих пассажиров. — А телевизор?.. Телевизор где?..

— Гражданин, сюда нельзя.

— Куда вы дели телевизор?! — Жора уже кричал, бегая вдоль стойки и заглядывая под неё.

Вокруг стали оборачиваться. Черноусый швырнул на стойку недосмотренный детский свитерок, подошёл к Жоре, схватил его за руку и негромко, но зло произнёс:

— Моё дело смотреть, а твоё — следить, понял?.. Проворонил — пеняй на себя, тут ворюг, как коршунов. И не ори, не наводи тень на таможню, а то повторно трусить начну!

Он выпустил его руку. Жора стоял белый, как покойник, хрипло хватая пересохшим ртом воздух.

— Хозяин, опаздываем! — крикнул носильщик.

— Давай, ехай! — таможенник подтолкнул Жору и в утешение бросил. — Ты родину потерял и не переживаешь, а тут из-за какого-то телевизора… Их там всё равно надо переделывать, другая система. Купишь себе ихний…

Носильщик уже катил тележку к вагону.

Жора поплёлся за ним. Ухватившись за поручни, втащил себя в вагон, добрался до купе и сел на полку. Впервые в жизни он не участвовал в погрузке собственных вещей, не руководил, не помогал. Носильщик сам растыкал чемоданы на полку, под полку, под столик, и ушёл — деньги Жора ему заплатил вперёд.

Поезд тронулся.

— Подвиньтесь, пожалуйста, — попросил сосед.

Жора попытался привстать, но тут же снова плюхнулся на полку. Ещё одна попытка — тот же результат.

— У меня отнялись ноги, — безучастно сообщил он.

Обо всём, что происходило дальше, Жора вспоминал, как о кошмарном сне: носилки, больница, врачи, уколы, инвалидная коляска… Нет, это уже было в Вене. Потом два костыля, потом один. И, наконец, неуверенно, как по канату, он впервые самостоятельно пересёк комнату. Но это уже произошло в Нью-Йорке. Марина радостно зааплодировала. Маня прослезилась:

— Слава Богу! Скоро ты опять сможешь бегать за шиксами![2]

Жоре определили инвалидность и назначили хорошее пособие. Квартиру ему оплачивало государство, медицинская помощь и лекарства полагались бесплатно. И Лёва прокомментировал:

— Как на моё мнение, вы, Жора, идеально реализовали свой бриллиант: получили ренту на всю оставшуюся жизнь.

— В общем, да, но всё равно обидно: какой-то ворюга сейчас сидит и смотрит в мой телевизор, — Жора вдруг рассмеялся. — Если б он знал, что смотрит в него не с той стороны!

— Простите его и пожалейте: вы приехали в большую Америку, а он остался в большой Чопе!

А сейчас я хочу познакомить читателей с ещё одним новым героем этой истории. Зовут его Стёпа. Честно говоря, я не собирался вводить его в повесть, но он был очень настойчив. Дело в том, что у себя в Днепродержинске Стёпа всю жизнь дружил с евреями, и когда они стали уезжать на родину предков, решил любыми путями тоже уехать в Израиль. В каком-то колене он разыскал тщательно запрятанного прадеда-еврея, родословную которого вытащил из тьмы забвения, почистил, проветрил и решил напялить на себя. Наступило удивительное время, когда принадлежность к еврейству стала завидным преимуществом. Все годы Советской власти евреи жили с фамилиями, изуродованными до узнаваемости: Вайсберги превратились в Белогоровых, а Кацманы — в Кошкиных. Сейчас шёл обратный процесс — из толщин архивов вытаскивали на свет глубоко запрятанных еврейских дедушек и бабушек, и лихорадочно восстанавливали свои неприличные имена и фамилии. В синагогах, специальные служители, документально подтверждали, что Семён — это Шимон, а Портнов — это Шнайдерман. Обслуживали быстро, стучала машинка, ставилась печать. Оплата поштучная, десять рублей за одно имя — синагоги тоже перешли на хозрасчёт.

Прежде всего. Стёпа стал учить иврит. Он зубрил его нараспев, как раввин на молитве, но учёба шла туго. Весь дом сочувствовал его мучениям, соседи слева сквозь стенку подсказывали слова, соседи справа, благодаря ему, выучили иврит и уехали в Израиль, а Стёпа всё мучился, мучился, но запомнил лишь одно слово «лехаим», и то только потому, что часто пил с евреями.

— Выучу уже там, — решил он.

Но далёкий дед не мог стать основанием для получения визы, и Стёпа задумал переделать документы и раствориться среди евреев. Для этого он переехал к тётке в Одессу, нашёл нужного человека Сеню, показал ему сберкнижку на предъявителя с приличной суммой и сказал: «Это твоё, если поменяешь мне дедушку на бабушку».

— Исделаем, — сказал Сеня. — Но зачем тебе Израиль — ведь ты же гой?..[3]Езжай лучше в Америку.

— Не хочу в Америку, — отказался Стёпа, и объяснил. — Я — изгой.

— Кто-кто? — не понял Сеня.

— Я — изгой, — повторил Стёпа. — Израильский гой. Я хочу на Сион.

Сеня удивлённо пожал плечами и повторил:

— Исделаем. Но сперва давай выберем тебе фамилию.