Читать книгу "Тигриные глаза - Ширли Конран"

Плам поудобнее устроилась на сиденье за широкими плечами шофера в темно-бордовой форме. Ей нравилось это шикарное укрытие, так надежно защищавшее ее от холодной погоды.

Бросив украдкой взгляд на кольцо, она залюбовалась бело-голубым сиянием бриллианта. Мысли о беззащитности больше не тревожили. В ее руках было вполне осязаемое доказательство того, что она добилась своего, несмотря на насмешки Джима.

Понедельник, 1 марта 1976 года

Ровно через два месяца после того, как Джим ушел от нее, Плам, сидя за чаем с родителями возле камина в гостиной, сбивчиво поведала им о своих планах на будущее.

Ворчание на тему о том, что «в нашей семье никогда не было разводов», не шло ни в какое сравнение с тем переполохом, который поднялся, когда она нервно заявила о своем намерении перебраться в Лондон.

Если она найдет работу, кто будет присматривать за детишками? — заметалась в волнении мать. А если не найдет работу, то как ей прокормить их? Эти премиальные деньги скоро кончатся. Она не должна думать только о себе.

Плам говорила им, что у Джима есть работа и закон обязывает его помогать детям материально. (Она еще не знала, что алименты не заменяют отца.) Твердила, что в Лондоне она скорее найдет хорошо оплачиваемую работу, чем в Портсмуте.

Мать немедленно предположила, что, не найдя ничего другого (как это было с теми, кому не хватало образования и опыта), Плам пойдет в натурщицы. И закатила истерику.

— Почему, ну почему ты устраиваешь такое своим родителям?

— Мне нужен шанс, чтобы развить свои способности. У Джима был такой шанс. Почему я не имею на это права?

— Пусть так, но ты не должна тащить за собой детей. Что ты можешь получить в Лондоне такого, чего нет в Портсмуте?

— Я уже говорила… Лондон — один из центров живописи. Здесь я ничего не добьюсь, здесь я никогда не продам ни одной своей картины. Назовите мне хотя бы одного-единственного крупного торговца живописью, который ведет свои дела в Портсмуте?

— Что с тобой происходит? В тебя словно бес вселился! — взорвалась мать, впервые столкнувшись с такой отчаянной решимостью своей вечно кроткой и покорной дочери. — Тебя будто подменили! Да нормальна ли ты?

— Да, мама, когда я рисую, я становлюсь другим человеком. Я знаю, что я делаю и почему я делаю это. И теперь я хочу быть этим человеком все время.

— Хватит нести чушь, моя девочка! — вмешался отец, в очередной раз отрываясь от своей газеты. — Больше ни слова про Лондон! Ты К так уже достаточно расстроила мать. Не пора ли кормить детей ужином?

Через два месяца, солнечным майским днем, когда мать отправилась на весеннюю распродажу у «Хэндли», Плам добежала до паба в конце улицы и вызвала такси. В 11.20 она и ее два сына сели в поезд, отправлявшийся до вокзала Ватерлоо.

В захолустном Кентиш-таун на севере Лондона Дженни нашла для них две чердачные комнаты, в одной из которых был титан с ванной. Покрытые копотью дома у подножия холма первоначально строились для больших и богатых семей, бежавших из старого Лондона, когда через их дворы стали прокладывать железные дороги. Теперь в каждом из них проживала не одна семья. Как и во всех этих домах, холл в доме, где поселилась Плам, являл собой унылое нагромождение поломанных колясок и велосипедов, на которые не позарился бы никакой вор.

Из-за сильного запаха красок и неизбежного беспорядка Плам писала свои картины в маленькой комнате, а все остальное время проводила с сыновьями в той, что побольше.

Тоби не исполнилось еще четырех лет, Максу было два года, но о том, чтобы платить за детский сад, не приходилось и думать, так что сыновья постоянно вертелись под нотами у матери. Плам выбивалась из сил, но рассчитывать ей кроме как на себя было не на кого. Она быстро поняла, что нельзя быть хорошей матерью, когда в семье нет отца, и превратилась в нечто среднее между гувернанткой и предводительницей банды, при этом оптимизма в ней не убавилось. «Все как-нибудь образуется», — говорила она себе. Главное, что ей удалось наконец-то оказаться в Лондоне.

Как и Лулу, которая вместе с Мо демонстрировала, что и вдвоем можно прожить на одну зарплату, Плам обнаружила, что дорога в художественное училище ей заказана, и она за ничтожную плату стала работать по вечерам официанткой. Днем она присматривала за ребенком женщины, жившей на первом этаже, пока та работала в булочной. А по вечерам соседка оставалась с Тоби и Максом. Вскоре Плам взяла к себе на день еще двух детишек. Времени на занятия живописью становилось все меньше.

Неудивительно, что ее первые работы лондонского периода полны уныния. Она чувствовала себя чужой в городе с его бесконечными толпами знакомых друг другу людей, мелкими соблазнами и его атмосферой вечной тревоги и ощущением нереальности окружающего. В библиотеке она взяла книгу об Эдварде Хоппере. Ей давало успокоение ощущение родства с теми одинокими людьми, что были изображены на его картинах.

В один из октябрьских вечеров она, вернувшись домой смертельно усталая, обнаружила на пороге съежившуюся от холода в ожидании ее Лулу. Оказывается, она порвала с Мо.

— Он нашел себе другую ненормальную, которую нужно спасать, — с горечью сообщила Лулу. — Меня выставили этим утром и вселили ее. Мне негде спать и некуда пойти, нет ни денег, ни работы. Я уже побывала у Дженни, но она говорит, чтобы я вернулась домой, и не разрешила мне остаться у нее, хотя жилье там такое дешевое, что даже я могла бы платить за него половину.

Дженни, начавшая свой второй год учебы у Слейда, все еще жила в Уэстборн-Гроув, в доме, набитом переселенцами из Вест-Индии. Там у нее была комната в подвале, выходившая на задний двор, похожий на свалку металлолома и старых матрацев.

— Думаю, Дженни побоялась, что если ты вселишься к ней, то никогда уже не выедешь. Можешь остаться у меня. — Плам понимала отчаянное положение Лулу удержаться в мире живописи, а значит, и в Лондоне.

— Спасибо, — угрюмо поблагодарила Лулу. — Скорее всего, у Дженни начинается очередной роман. Она становится ужасно скрытной.

Лулу прожила у Плам месяц, спала в мастерской и, вставая каждое утро с головной болью, клялась, что никогда не обзаведется детьми. «Бедлам», — повторяла она.

Дженни нашла для нее работу — уборщицей в офисе экспериментального театра «Раунд-Хаус», где она была занята три дня в неделю. Ко всеобщему удивлению, Дженни уговорила Джима раздобыть официальный бланк Хэмпширского художественного колледжа и написать рекомендацию для Лулу.

— Как тебе только удалось это? — поражалась Плам. — Он никогда бы не сделал такого для меня.

— Очень просто. Джим ведь беспокоится о детях, не так ли? Поэтому я просто спросила его, хочет ли он, чтобы с его сыновьями жила наркоманка?

— Но ведь Лулу избавилась от этого пристрастия.

— А откуда Джим может это знать?

— Послушай, я не хочу, чтобы дело дошло до тюрьмы, Дженни…