Читать книгу "Маша и Медведев - Инна Туголукова"

— Потому что по ночам надо спать… — лукаво подколол он ее.

— А чем мы сегодня займемся? — ушла Маруся от щекотливой темы.

— Как это чем? — весело удивился Медведев. — Пойдем прокладывать тебе лыжню!

И сразу после завтрака они отправились на прогулку. Звали с собой и Василия Игнатьевича. Но тот отказался, понимая, что будет лишним.

По деревне прошли пешком, неся лыжи на плече, и только за околицей, надев их, заскользили гуськом по неглубокому еще насту. И Маруся, двигаясь вслед за Митей, прокладывавшим путь, щурилась от солнца, от искрящегося снега, и тишина, остуженная морозом, казалось, позванивала и потрескивала.

— В Большой лес ты кататься не пойдешь, — сказал Дмитрий, — а вокруг нашего леска по просекам — милое дело. Да и круг получится немаленький — километра три.

Первый круг она шла за ним, а на втором он поехал рядом, и Маша, уже притомившись с непривычки, медленно катилась, рассказывая разные истории из своей школьной жизни.

— …И вот задала я своим архаровцам выучить стихотворение Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо». А оно же длинное. Ну, я и разделила по четверостишию на брата. Стали они мне его на уроке пересказывать. Дошла очередь до Володи Анохина. Он и говорит: «Дождь покакал и прошел…» Что тут началось!..

— Маша! — тихо перебил ее Дмитрий. — Стой спокойно и не дергайся. Перед нами волк. Только не отводи глаз — смотри прямо на него.

Зверь стоял метрах в пятнадцати посередине широкой просеки — матерый самец с клочковатой серой шерстью. Смотрел исподлобья, не мигая, щерил немо желтые клыки, чуть подрагивая нижней губой. И взгляд был страшный, полный звериной беспощадной злобы.

— Ну, чего ты встал? — спокойно заговорил Митя, медленно расстегивая висящий на поясе чехол и доставая охотничий нож. — Видишь, нас двое, а ты один. И у меня есть оружие. Значит, я сильнее. Но мы тебя не трогаем. И ты иди своей дорогой. Слышишь? Уходи подобру-поздорову…

Он говорил и говорил, пока волк не повернулся и не ушел — не спеша, не теряя достоинства, всем своим видом показывая: я не уступил и тем более не испугался, просто есть дела поважнее…

Маруся стояла ни жива ни мертва, и Медведев дважды окликнул ее и потряс за плечо, выводя из ступора.

— А может, это была собака? — с надеждой спросила она. — Одичавшая…

— Нет, — развеял сомнения Медведев, — это волк. Самый настоящий.

— Ну вот и кончились мои лыжные прогулки, не успев начаться.

— Да ну, Маша! Это же невероятная случайность! Сколько лет бываю в этих местах — ничего подобного не слышал.

— Все когда-то случается впервые, — назидательно заметила Маруся. — Но мне такая пальма первенства не нужна. Только представить себе эту дикую смерть — и вообще больше в лес никогда не сунешься.

— Тогда поворачиваем оглобли.

— Нет, Митя! — ухватилась за него Маруся. — Я боюсь.

— Чего ты боишься?

— Боюсь, что он подкрадется сзади! — лязгнула она зубами.

— О! — озарился Медведев. — А я-то гадал, откуда этот звук. Думал, дятел долбит. А это, оказывается, ты клацаешь!

Он ловко увернулся от ее лыжной палки и помчался в сторону дома.

— Стой, Митя! Стой! — заполошно закричала Маруся и бросилась следом.

Медведев резко развернулся, окатив ее волной снежных брызг.

— Ну что ты? Действительно так сильно испугалась?

— Да нет, конечно! Что я, волков не видала? У нас в Москве их просто как собак нерезаных! — ядовито процедила она и вдруг ловко толкнула его, так что он свалился в снег, и уже сама, первая, споро побежала вперед.

— Ну, погоди! — кричал ей вслед Медведев, тщетно пытаясь выбраться из наметанного у обочины сугроба. — Дай только догнать!

Но замерзшая Маруся летела как птица, и настиг он ее почти у самой околицы. Услышав за спиной шум приближающейся погони, она резко развернулась, и Митя, не ожидая внезапной преграды, со всего размаха налетел на нее, сбивая с ног и увлекая за собой в снег.

А ночью, после всех перенесенных волнений, после знатной субботней баньки с березовым запаренным веничком, а главное, после жарких Митиных объятий, засыпая рядом с ним на узкой кровати, Маруся думала, что же это за сумасшедшее счастье свалилось на нее столь нежданно-негаданно…

20

Предновогодние дни, наполненные праздничной суетой, ощущением грядущих каникул и ожиданием чуда, живущим в нас с детства, стремительно истекали. И потому появление инспектора из области, столь неуместное в это суматошное время, директор школы, Савелий Филиппович Васильев, встретил с раздражением, а узнав о цели визита, пришел в неподдельную ярость.

— Странная какая-то у вас реакция, неадекватная, — морщился молодой инспектор, преисполненный собственной значимости и важности возложенной на него миссии. — Поступил сигнал, и мы обязаны были на него среагировать.

— Сигна-ал! Ах ты, мать твою за ногу! А что же вы не реагировали, когда я сигнализировал, что у меня учителей хронически не хватает? Когда криком кричал, что учебников нет? Когда в ногах валялся, вымаливая нищенскую зарплату, полгода не плаченную?! Где же тогда была ваша принципиальность, начальнички хреновы?

— Вы не забывайтесь! Я при исполнении! Мария Сергеевна Бажова живет здесь без прописки! И вы не имели права принимать ее на работу!

— Да что ты говоришь! А кто мне детей учить будет? Плевать я хотел на ее прописку! Ты, что ли, сюда приедешь на полторы тысячи, фурункул недорезанный?

— За фурункул ответите. Я свои права знаю…

— Знаешь ты сю-сю, да и то не усю. Я своих учителей в обиду не дам. Они и так всеми обиженные. Вы сначала обеспечьте им достойное существование, а уж потом и с претензиями наведывайтесь.

— Настоящий учитель работает не за деньги, а за совесть, — назидательно изрек инспектор. И пока ошеломленный Савелий Филиппович осмысливал это смелое утверждение, добавил: — Данной мне властью я отстраняю Бажову от преподавания с завтрашнего числа. И советую вам не лезть на рожон, поскольку дело это наказуемое, можно и под суд угодить…

Об этом разговоре усилиями директорской секретарши узнала вся школа. И на беседу с инспектором Маруся пришла некоторым образом подготовленной.

— Юрий Петрович Кукушкин, — представился инспектор, царственным жестом разрешая ей сесть.

Узенький серый костюмчик, пестрая селедочка неумело повязанного галстука, круглое, плохо прописанное лицо и жидкая пегая прядка длинных волос, старательно зачесанная от уха до уха. Случайный вершитель чужой судьбы, клерк, преисполненный собственной значимости, опьяненный мгновенной властью. «Синдром вахтера», — говорила в таких случаях мама.

— Что же это вы, Марья Сергеевна, законы нарушаете? — отечески пожурил он, поправляя съехавшие по потному носу очки. — Живете без прописки.