Читать книгу "НяпиZдинг Сэнсэе - Макс Фрай"

Я уже очень давно знаю. Может, вообще всегда.

Моего ощущения хрупкости всего хватило бы на добрую дюжину могущественных царей – чтобы сидели, запершись в своих покоях, трижды обдумывая каждое свое действие. Потому что могущественному царю даже по собственной спальне лучше ходить в войлочных тапках и бархатных перчатках, руками не размахивать, голос не повышать. Всё такое хрупкое тут – если усвоил эту концепцию единожды, больше уже не отвяжется. Хотя временами будет попускать, конечно. В такие светлые дни даже повоевать можно, почему нет.

Я совершенно точно не могущественный царь мира сего. А если и царь, то настолько тайный, что такое положение дел секрет даже для меня. Но скорее всего я все-таки просто умелое трепло. Трепло с большой буквы, способное порой переводить с языка немыслимого на русский, совершенно, кстати, не приспособленный для подобных разговоров.

А вместо крылатых сандалий у меня Чорные Валенки.

Но ежесекундно истекать невидимой кровью, ощущая немыслимую, непоправимую хрупкость всего, валенки не препятствуют. И я могу об этом рассказать – хоть как-то. Недостаточно хорошо, но лучше, чем большинство специально приглашенных для чтения проповедей профессионалов.

Хотя чем рассказывать словами, лучше посоветовать: добудьте где-нибудь покладистую кошку, возьмите её на руки и нащупайте под густой шерстью тонкие косточки шейных позвонков. Всё, чего вы не хотели знать о реальности, данной нам в ощущениях, будет к вашим услугам.

Я, по крайней мере, точно ничего об этом знать не хочу. Но надо, потому что это знание – один из наиважнейших признаков подлинной жизни.

Поэтому я знаю, какое всё хрупкое. И чувствую постоянное напряжение мышц живота от почти бессознательного усилия длить и длить текущий момент, единственный миг, пока всё ещё цело, пока всё ещё есть, пока мы есть, пока это – навсегда, вопреки хрупкости и даже (непонятным мне образом) благодаря ей.

Ещё какое-то время мы будем длить этот миг все вместе, хотите вы того, или нет.

* * *

Признание (читай – понимающее приятие) жизненно необходимо художнику (в самом широком смысле слова). Причем ровно в той форме, которую конкретный художник согласен считать признанием. У всех же свои представления, как это бывает должно быть. Кому-то для полного счастья достаточно скупой, но точной реплики авторитетного коллеги, а до другого без ста миллионов и памятника во весь рост не дойдёт, что всё получилось.

И дело тут не в тщеславии и не в алчности. А в том, что всякий настоящий большой художник ведёт диалог не просто со своей референтной группой, а как бы со всем миром сразу. Отсутствие адекватного отклика (денег, славы, понимающих комментариев, повышенного внимания девочек обоего пола, кому чего) для художника – это не просто отсутствие человеческого понимания и одобрения. Люди в данном случае только часть реальности, небольшая, но подающая самые внятные сигналы, можно сказать – её язык. И человеческое равнодушие (то, что кажется художнику равнодушием) равносильно молчанию всего мира.

Поэтому отсутствие признания для художника сродни богооставленности; впрочем, в его субъективном восприятии это именно она и есть.

Самое смешное (и одновременно горькое, но по большему счёту всё же скорее оптимистическое), что художник, будучи включён в великую космическую игру, вообще не знает её правил и не понимает языка, на котором с ним говорят.

Художник не в курсе, что люди – это лишь малая часть алфавита. Вглядываясь и вслушиваясь только в них, вместо послания благодарной реальности: «Я тебя люблю», – услышишь, в лучшем случае «бл». Или вообще ничего.

Непризнанный гений скорбно умирает в одиночестве, так и не узнав, что мир принял его работу, оценил на «отлично» и отблагодарил тремя сотнями своих лучших закатов, как-то не сообразив, что гонорар этому работнику следует выдавать хлебом, вином и чемоданами денег. Он, мир (или она, реальность) – тот еще лось в этом вопросе. А часто ещё и тормоз. То есть, бывает, что приходит к художнику торжественно, с правильно оформленным гонораром в конверте, но лет на сорок позже, чем требовалось. Все уже вообще умерли давно, вы к кому, дяденька?

Упс.

На этом месте должен был бы быть совет учить язык, избавляться от конкретных представлений о форме выражения признательности и больше доверять реальности, пусть себе благодарит, как хочет. Но совет этот вполне бесполезен. Потому что до столь прекрасного состояния редкий отшельник в горах Лао доходит за долгие годы непрерывного просветления. А с художника какой спрос. Он вообще если и понимает, во что влип, то очень-очень смутно.

* * *

Про погоду

Вот я как будто выхожу в город, и у меня там пара мелких дел – в банк заплатить за квартиру, в телефонную компанию, которая забыла прислать счёт, с ними иногда случается, не знаю, почему.

И как будто в городе пасмурно, выгодный фон для осенней растительности, всё это золотое и медовое, красное и медное отлично смотрится на сером фоне, дизайнеры из Небесной Канцелярии своё дело знают, чего уж там.

И как будто над головой моей отворяются небеса, и отчаянный солнечный свет льётся на мою макушку, не с неба даже, а из давно минувшего июля, такой ослепительно-яркий, горячий, по-летнему белый, весь мой.

И как будто я переполняюсь этим светом до краёв, а потом через край, и солнце, удовлетворенное результатом, снова прячется за – что там на небе вместо туч, когда оно целиком, равномерно серое? Вот за это и прячется, короче. И кажется, что навсегда (хотя это как раз вряд ли).

И как будто я остаюсь посреди всего этого – не столько человек, сколько сосуд, исполненный последнего летнего света. И как будто стою растерянно целых десять секунд, не зная, что предпринять. А потом иду и покупаю кепку – единственно верный поступок, совершенный в почти бессознательном состоянии.

Когда ты переполненный сосуд, лучше все-таки завести себе какую-то пробку. Потому что – ну неприлично же ходить по городу, светясь макушкой, особенно если в таком виде в банк вломиться, это хуже, чем просто бестактность, это уже почти хамство, не следует так поступать.

И вот нам итог сегодняшнего сна: теперь у меня есть кепка, а под кепкой солнечный свет, буду его иногда проливать осторожно, когда никто не видит, понемножку, оттепелей ради, в зиме без оттепелей смысла не больше, чем в пустыне без миражей.

Так, глядишь, и доживём до весны.

Р

Разговоры о погоде почему-то считаются необязательной болтовнёй людей, которым нечего сказать друг другу. В то время как разговоры о погоде – это же практически беседы о самом главном. О том, какова сейчас окружающая нас реальность – та её составляющая, на которую мы не имеем никакого влияния.