Читать книгу "Сто осколков одного чувства. Эротические этюды №№1-52 - Андрей Корф"

– Я люблю тебя, – эхом отозвался Он.

– Пусть Долли остается здесь.

– Долли?

– Да. Моя кукла. Мама подарила ее мне в тот день, когда мы впервые ходили к доктору. Она сказала, что Долли – волшебная кукла... Потом, когда я разболелась, она очень помогла мне.

– Мама?

– Мама тоже. Но Долли – больше. Потому что она всегда улыбалась, а мама – редко.

Он все понял и проснулся от горя. Сквозь слезы он увидел, что будильник давно стоит. Сколько?

Час? День? Год?

Теперь это было неважно.

День, не в пример двум предыдущим, прошел в запоминающихся хлопотах. Мальчишка собрал все деньги, распродал антикварную коллекцию и купил цветы. Порочные розы, грациозные ирисы, чопорные лилии. Панибратские ромашки. (Еще. Еще). Много цветов. Для того, чтобы перевезти их, пришлось нанимать машину.

Теперь Он знал, где Ее искать. Знал, где Ее можно найти всегда.

Постояв над ворохом цветов, скрывшим и имя, и даты, Он уехал домой. К волшебной кукле Долли.

Эротический этюд # 29

«Почему на бензоколонках никогда не продают цветов?» – подумал Он. «Ясное дело», – откликнулось изнутри. – «Цветы, как ты мог заметить, украшают иногда фонарные столбы вдоль дороги... Продавать цветы на бензоколонке – издевательство над тобой, остановившемся здесь на пять минут в погоне за собственным „лобовым на трассе“. К тому же, где ты видел, чтобы в цветочных магазинах приторговывали бензином?... То-то же».

Бензоколонка на ночном Аминьевском шоссе (одно название чего стоит!) была безлюдна, современна и чиста. Белая крыша и несколько квадратных колонн делали ее похожей на маленький храм, эдакий пантеончик для заезжего Бога. Стены колонки были изваяны дождем и тьмой, они казались вечными.

Каждый раз, заезжая на колонку, он вспоминал одно и то же. Это был какой-то кадр из фильма, очень старого, смотренного-пересмотренного мальчишкой в провинциальном советском кинотеатре. Там, в кадре, была такая же колонка, и тоже шел дождь, и главный герой красиво мок под ним, опершись на капот своего гоночного (или не гоночного) зверя. И тоже была ночь, и квадратный половичок света гостеприимно вмещал в себя целый мир, оставив за стеной ночного дождя все вражеское, чужое, злобное. Тогда весь этот кадр казался кусочком сказки – нарядные колонки, неоновый «Shell» на козырьке, небывалая вежливость мальчишки-заправщика. Аккуратность кассовых окошек. И, конечно, Она, стоящая у соседней колонки в ожидании своей очереди, красивая, одинокая, ожидающая чуда... Она, похожая то ли на Анук Эме, то ли на Стефанию Сандрелли, невыносимо прекрасная в этом кусочке одиночества, нарисованном кривой кистью ночного фонаря.

Ночь. Трасса. Дождь. Фонарь. Бензоколонка...

Он шепотом выматерился и вылез из машины. Угловато протопал к кассе и буркнул темному силуэту за окошком: «Сорок в шестую...» Мальчик уже отвинчивал крышку бензобака, рука силуэта выбросила в лоток сдачу. Он взял деньги и пошел обратно...

Дождь колотил по крыше, будто одинокий, продрогший до белья, путник. За пределами колонки лежала мокрая Москва, с волчьими глазами своих окошек. Их стая молчаливо держалась поодаль, от этого опасного места с огненной водой.

Он сел в машину. Сделал погромче музыку. В правое зеркало заднего вида он видел мальчишку, который трахал его бэби в бензобак, засунув туда толстую железную елду. Бэби отзывалась журчанием в сокровенных местах и, похоже, была довольна.

Сам Он был нежен. Смешно, недопустимо нежен со своими женщинами. С тех пор, как одна из них сказала ему эти страшные слова: «Ты трахаешься, как баба...», Он пережил немало неприятных минут, пытаясь исправиться. Он научился быть грубым, жестоким любовником. Он научился бить своих подружек и с брезгливым удивлением понял, что им это нравится. Он прошел школу унижений и злобы, чтобы не отстать от собутыльников. Это было частью ритуала, Он принял ее покорно, понимая, что иначе просто не пройдет дальше. Но здесь, на бензоколонках, оставшись один после тяжелого дня, он позволял себе расслабиться. Одним взмахом руки отсекалось все грязное, наносное, и на узкой полосе отлива среди раковин, в которых поет море, оставалась стоять Она – единственная, похожая то ли на Анук Эме...

Он знал про Нее все. Они вместе прошагали странный путь от комсомольских вожаков – к голосующим на трассе хипарям, от хипарей – к остановившимся на перепутье молодым гиенам новой жизни, от перепутья – к разным дорогам выживания и спасения. Он знал, что Она тащится от Моррисона, хотя всю молодость плясала под «Бони-М» и итальянцев. Он знал, что Она никогда не будет матерью для своих детей, а будет им подружкой и третьим (четвертым, пятым) ребенком в семье. Он знал, что она будет умолять его купить микроволновку, но готовить будет только на бабкиной чугунной сковороде, матерясь на старую газовую плиту. Он знал, что для Нее любовь – это поцелуй, и именно поэтому Она прослыла форменной шваброй в свое время, не говоря уж о нынешнем. Он чувствовал приближение Ее большой и настоящей нежности, как положивший ухо на рельсы пацан слышит электричку вульгарис, задолго до того, как скучное щелканье рельсов возвестит всему миру о ее появлении... Он любил и ждал Ее по сей день, хоть и успел обзавестись броней на все случаи жизни...

...Фея Бензоколонки – странная бомжеватая старуха, которую не видно невооруженным глазом. Но она существует, и попробуйте оспорить этот факт. Если ждать свою Судьбу по-настоящему, она обернет к Вам свое сухое морщинистое лицо и вознаградит за терпение...

Когда мальчик вынул чеку из плоти Бэби-Гранаты и собирался уже закрывать крышку бензобака, произошло чудо. Или не произошло. Кто их знает, эти чудеса?...

Из дождя, по-собачьи отряхиваясь, в квадратный-рингу-подобный мир въехал Тот Самый Персонаж... На красивой, похожей на игрушку, машине, Она пересекла черту оседлости Мечт и встала в двадцати сантиметрах от Своего Счастья. К этому самому Счастью, ей тоже нужен был девяносто пятый, и Ей поневоле пришлось образовать очередь к единственному роднику для иномарок, открытому в столь позднее время...

Он улыбнулся, покряхтел стартером и вышел из машины. Новое время научило его решительности, на раздумья не было времени. Зазвучала музыка Нино Рота, мизансцена тронулась в путь, как товарняк, скрипя на поворотах и властно помахивая путевым листом. В далеких семидесятых мальчишка залез рукой в штаны, то ли собираясь найти там семечку, то ли решившись покачнуть весь ряд привинченных друг к дружке кресел своим нахальным утолением голода. Отступать опять было некуда. Он к этому привык, и каждый раз отступал с удивлением по поводу того, что мир остался стоять, где стоял...

Она вышла из своей игрушки и подошла к нему, улыбаясь. Она была похожа на Стефанию Сандрелли, и музыка Нино Рота только набирала обороты. Еще не вступили кларнеты, но скрипки уже подготовили трясину, оставляя шагающему немного шансов...

– Вы поломались? – спросила Она.