Читать книгу "Алло, Люся, это я! - Виктор Коклюшкин"

Надо сказать, фотографию она подбирала долго: здесь слишком молода, тут тень под глазами, а на этой… Мало ли что не нравится женщине в своей фотографии, одна, помнится, даже сказала: «Мне не нравятся тут туфли», я говорю: «Их же не видно», и услышал: «На фотографии не видно, но я-то знаю, в чем я была!»

Долго выбирала она свое изображение и как-то не сразу сообразила, что можно вырезать из фотографии, где они вдвоем – она на ней такая счастливая, красивая. Взяла ножницы и отрезала. И теперь эта фотография на обложке, а под ней слова: «Вот и окна в сумраке зажглись…». И смысл получается, будто окна зажглись в ее судьбе.

И хоть тираж небольшой – три тысячи, а куда ни зайдет она: на Новом Арбате в книжном, на Тверской, в Библио-Глобусе, везде ее книги есть! И что уж совсем ее сразило – у нее же фамилия на «П», стоят рядом с Пушкиным, Платоновым, с «Доктором Живаго» Пастернака.

А как это сразило бывшего мужа! Детективы он своей нынешней покупал, не чтоб читала, а чтоб молчала. Зашел в книжный на Тверской, чтобы новый купить и будто в лоб ему поленом. Лежит на прилавке книга, и с нее смотрит его бывшая жена! Счастливая, красивая, а его – он фотографию сразу узнал – рядом нет. Взял книгу в руки, а руки трясутся, положил, опять взял, полистал, ничего не понимая, потому что взгляд выхватывал только отдельные слова, купил. А когда пришел домой и жена крикнула с кухни: «Это ты?!», сунул книгу на вешалке под пальто и лишь потом сказал: «Я, я!»

Вечером жена поехала к отцу, а он стал читать. Ему было бы легче, будь там написано про него, что он такой-сякой, как это сейчас водится, но даже намека не было на его имя, фигуру, привычки, словно бывшая жена отрезала его не только с фотографии, а и вообще из жизни.

На этом бы все и закончилось, не рвись он когда-то в поэты, захлопнул бы книгу, повспоминал, повспоминал, да и успокоился, а тут дело посерьезнее. Здесь: «Как посмела?! Почему не я?! Бездарь, и туда же!» Почувствовал он свое унижение, хоть никто его и не унижал, даже валокордин пришлось пить. Накапал 30 капель, выпил, а потом открыл холодильник, достал водку, да и хватанул стакан!

Не помогло. Он – второй, смотрит в стену, а видит лицо на обложке. Супруга пришла, он на нее ополчился: «Почему долго?! Где была?! Из-за тебя ни на чем не могу сосредоточиться!» Она ему: «Ты уж сосредоточился без меня, смотрю, напился!»

Утром, хотя какое утро – одиннадцать! – поехал на работу, проезжал мимо книжного, «Буква» называется, думает: «Тут нет». Припарковался, зашел в магазин – вот она стоит книга, а с нее – его бывшая лыбится!

И одолела его мания: как увидит книжный, думает: есть там книга? Очень хочется ему, чтобы не было. В один заглянул – нет, на всякий случай спросил: есть такая? Ему говорят: «Сейчас на компьютере посмотрим. Вот две штуки еще остались».

И тут наш рассказ подходит к тому, что и подтолкнуло к его написанию. Стал он, наш герой, эти книги покупать, безумствовал. И даже базу под безумство свое подвел: «Если я ношу костюм за две тысячи долларов, почему я не могу доставить себе удовольствие и за тысячу-полторы скупить часть тиража, хоть из центральных магазинов? Чтоб не мозолили они глаза! Чтоб!..»

Как шпион он надевал очки, менял костюмы, опасаясь быть замеченным; набив багажник, отвозил книги на дачу, не зная пока, что с ними делать, и откладывая на потом.

А она, наша писательница, втайне пугавшаяся, что ее сочинение никому не нужно, потому что не детектив и не эротика, тоже заходила в магазины посмотреть, как ее книги расходятся, и если поначалу стояли на полках, будто гвоздями прибитые, в последнее время как пылесосом их вытягивало. Подруга объясняла: «Это сарафанное радио действует: один купил, ему понравилось – он другому советует».

И свадебный свидетель, поседевший Коля, удивлен, вроде как руку помощи протянул утопающему, а вытащил из воды Геркулеса.

В издательстве тоже призадумались: ни на что особенное не рассчитывали, и такой спрос! И стали допечатывать тираж. Бывший муж покупает, не в силах остановиться и совладать с собой, со склада отгружают, а писательница наша, раз такой успех – вдохновилась и села за роман!

Напишет она его или нет – не знаю, скорее всего, напишет, главное, жизнь ее изменилась так круто, что соседка недавно спросила украдкой: «Вы что – подтяжку сделали?» «Нет, – испугалась наша писательница. – С чего вы решили?» «Ну вид у вас такой… помолодевший». А муж соседки, уверенный, что если бы он возглавлял государство, то пенсия была бы у всех, как зарплата у футболистов «Челси», сказал своей жене, для убедительности постучав по своему лбу: «Влюбилась! Непонятно, что ли?! Я тоже, когда влюбился!..». «Когда?!» – насторожилась его жена. «Давно! – сказал он. Подумал и добавил: – Так давно, что я уж и не помню когда!»

А сочинительница наша и вправду расцвела, как маков цвет, – это уж за версту видно, что человек доволен собой и жизнью. Идет по улице толпа, а сразу видно – вот он счастливчик! И радостно за него и… боязно.

Поэтому не знаю: напишет она роман или нет, думаю, что напишет, но не скоро – откуда ж время взять, если уж не первый вечер провожает ее какой-то хлыщ! Подъедут они к дому на его «Лексусе», посидят – видать, не наговорились в дороге, еще минут пять-десять, потом выйдут с разных сторон, и он смотрит, пока она в подъезд войдет и дверь за ней захлопнется. Хорошо смотрит, влюбленно.

Вот что бывает в жизни, если человек, выйдя на балкон, смотрит не сумрачно вниз, а – вдаль!

Р.S. Концовка про смотрение вдаль мне нравится, но правды ради надо сказать, что жена несостоявшегося поэта обнаружила на даче, в бане, гору книг и, безошибочным женским чутьем определив значение автора, устроила дикий скандал, пожаловалась папе, а тот, в это даже я не поверил, дотошно прочитал книгу и сказал своему зятю: «Дурак! У тебя жена такая баба была… а ты дурак!»

О предназначении автора

Володька позвонил: – Пойдешь в музей? – В какой? – Ну, на Петровке есть музей… закрытый. Приезжай.

Я приехал. В редакцию «Московского комсомольца». Володька сидел за столом и внаглую быстро переписывал новости из «Вечерки», меняя слова «состоялась встреча» на «прошла встреча», «при большом стечении народа» на «в присутствии большого количества людей» и т. д.

Переписал, скинул материал и освобожденно сказал:

– Ну, все!

Судя по интонации, мы должны были выскочить из кабинета, а на самом деле – он выудил из портфеля бутылку портвейна и достал стаканчики «Аэрофлота», когда-то им из самолета прихваченные.

– Давай быстро! – поторопил он. – А то опоздаем!

И… не торопясь наполнил стаканчики.

Где бы мы ни встречались: на улице, в Домжуре – он всегда опаздывал. Я привык и если мы договаривались встретиться в двенадцать, приходил на 15–20 минут позже и, когда появлялся он, говорил: «А я тебя уже полчаса жду!»