Читать книгу "Сны Флобера - Александр Белых"

Они выбрали место под кустом леспедецы, цветущим мелкими сиреневыми цветочками, похожими на мышиный горошек.

— Сколько красивых цветов! — воскликнула Марго.

— Ага, — траурно ответил Орест.

Он вырыл неглубокую могилку в каменистой земле.

— Давай загадаем желание, — вздохнув, предложил Орест.

Каждый загадал своё желание. Кто‑то, невидимый, подслушал желание Марго.

— Итак, заложено кладбище домашних животных, — сказал Орест.

После простой церемонии погребения они, умиротворённые, той же тропинкой возвращались домой. По дороге Марго собирала букет полевых цветов — фиолетовые гвоздики, красные лилии, оранжевые жарки, кровохлёбки, аденофоры.

— М — м-м, как пахнет! — воскликнула Марго.

Орест тоже уткнулся в букет, попав носом в оранжевую лилию.

— Этот букет состоит из твоих запахов, — сказал Орест, гораздый на комплименты. — Я вдыхал его всё утро.

Теперь он был похож на пчёлку, собирающую пыльцу. Его нос покрылся веснушками. Марго ничего не сказала, загадочно спрятав свою улыбку. Орест шел позади, держа на плече лопату. Море находилось на уровне их глаз, поверх зелёных крон деревьев кочевали разноцветные парусники, которые то собирались вместе, словно цветы в букете, то разлетались в разные стороны по всей акватории залива Петра Великого.

Они добрались до синего домика у моря. На волосатые ноги Ореста налипли колючки репейника, он приостановился и ладошкой смахнул их с голени.

Во дворе хозяйничали Маша и Борис, слегка выпившие. Пьяненькие, они хотели угодить еще больше. У Маши под глазом красовался синяк, как вчерашняя луна. Судьба забросила обоих на этот остров и свела вместе, они доживали свои годы, хотя старыми еще не были. Просто они были, как выражалась Тамара Ефимовна, «алконавтами». Борис осел на Рейнеке после тюрьмы, а бездетная Маша когда‑то работала на рыбозаводе, на плавбазе обрабатывала рыбу. В общем‑то хорошие, трудолюбивые люди, но с причудами.

Марго смотрела на Машу с жалостью и состраданием, чувствуя неуловимое родство с ней. Именно это её раздражало. Орест безучастно смотрел, как Марго даёт указания: покрасить оградку, нарвать шиповника для варенья. Всем своим видом и тоном она подчеркивала дистанцию меду собой и этой женщиной.

Солнце восходило к полудню. Волны отливали синевой и зеленью, а мраморные вкрапления солнечных бликов вынуждали жмуриться. Орест изрядно проголодался. Завтракать, а заодно и обедать, сначала решили за круглым столиком под яблоней, но потом передумали и разместились прямо на каменистом берегу, соорудив себе маленький «пикничок — с». Достали очередную бутылку грузинского вина, принесли бокалы из богемского стекла, округлые, на толстой ножке; нарезанные фрукты, салат из кукумарии, отварной кальмар, мелко нашинкованный с репчатым луком, под сметаной; папоротник с мясом, солёные грузди, свежие огурчики из огорода. На десерт была лесная малина; на неё слетались пчёлы.

Из флигеля пришёл Владик.

— А, вовремя, к столу, — сказал он.

Орест, играя в цветочные ассоциации, отметил про себя: «Лицо Владика цвело, как голубой василёк». Он взглянул на Марго. «Её лицо увядало, как вьюнок «утренний лик» после полудня». Когда явился Валентин, он продолжил игру: «Его губы были сжаты, напоминая орхидею «башмачки», что в обилии растёт на склонах острова».

— Сенбернар куда‑то запропал, — озаботилась Марго.

Орест был в джинсах и рубашке; Марго в жёлтом, в белый горошек ситцевом платье без рукавов, с полукруглым декольте с рюшками. Владик и Валентин — в шортах с голыми торсами.

Ели молча, изредка уговаривая друг друга отведать то того, то сего; кормили друг друга с рук. Когда чокались, мелодия «поющего ветра» отзывалась на звон бокалов, в которых плескались солнечные кровавые лучи.

Марго любовалась морем, сравнивая его с лицом Ореста, озарённым тусклым солнцем и печальной улыбкой. Потом она стала плести венок из жарков, короновала им Ореста.

— Владик, глянь, он вылитый египетский мальчик на картине в твоей комнате! Правда, похож? — воскликнула Марго.

В её комнате на стене висела ещё одна репродукция, на которой был изображен египетский мальчик с большими выразительными глазами, с золотым венком на голове — вот откуда у неё возникло это чувство — «я где‑то его уже встречала». Владик принёс фотоаппарат. Марго снимала портреты. Потом они остались вдвоем…

Мысли её перекатывались лениво, как волны, с боку на бок. Ни одна из них не блеснула на солнце, и ни одну из них не хотелось прищемить за хвост пером, ни одна из них не будет засушена между страниц воображаемой книги, ни одна из них не превратится в литеры кириллицы. «Мысль — это просто чьё‑то эхо, или эхо от лопнувшего мыльного пузыря, а ведь бывает мысль, которая охватывает всё разом — и бах!..» — думала она замысловато.

Марго не заметила, что осталась одна. Орест поднялся на второй этаж, подошёл к проигрывателю, перелистал стопку пластинок, вынул диск с песнями Zdzis; awa So; nicka, протёр пыль, поставил иглу. Луч солнца ощупывал чёрную поверхность пластинки. Кажется, именно он извлекал из виниловых бороздок мелодию песни: «Nie czekaj mnie w Argentynie».

Марго представила себе кружащийся диск и подумала, что мысль — это чёрное на чёрном, чёрное на чёрном, чёрное… Слова теснились в её сердце, будто лепестки в бутоне чёрной нераспустившейся розы. Им становится тесно, они задыхаются от тесноты. Вдруг она сорвала камышинку, подошла к тихой воде и невольно написала украденное у Шекспира трёхстишие в японском стиле:

My way of life

is fallen into the sea —

the yellow leaf.

* * *

…Вдруг этот «жёлтый лист» из стихотворения Марго превратился в лодку, которую мужчины сталкивали в море. Флобер тоже помогал тянуть лодку за канат, он изо всех сил упирался лапами в песок, и вот она подалась и пошла легко, закачалась на воде. Флобер остался на берегу, бегал и лаял. Его не взяли. Какая обида! Какое предательство! Он кинулся в море и поплыл за лодкой, но она была уже далеко; лапы устали грести, солёная вода попадала в пасть. Флобер тянул вверх голову, волны хищно набрасывались на его морду, краем глаза он видел берег, горы, облака. Лодка слилась с поверхностью воды. «Конец, это конец, меня бросили! Меня бросили! Навсегда!»

Обычно послеполуденные сны не бывают хорошими. Флобер не понимает, кем является во сне — собакой или мальчиком? Он выходил на берег, ноги подкашивались, и он грудью падал на песок. Берег качался, как палуба. Он задыхался, дым застилал побережье. Ветер гнал огонь в сухих тростниках, и Флобер мчался со всех ног от пожара вслед за мальчиком. Он слышал, как за его спиной порохом вспыхивали метёлки камыша.

…И вот спасительная полоска моря, накатываются волны. Флобер валится с ног, и волна обрушивается на него. Он видит, что рядом лежит мальчик. Из глаз его текут слёзы. Флобер кидается к нему, слизывает слёзы горячим языком, облизывает лицо. И вдруг узнаёт в нём себя — по запаху. Имя мальчика Флобер не помнил.