Читать книгу "Жажда боли - Эндрю Миллер"

Грейс и Джеймс завтракают на краю поля. Поев, Грейс растягивается на траве, рыгает и закрывает глаза. Дыхание со свистом вырывается у нее через нос; на живот усаживается слепень. Джеймс развязывает свой узелок — там в старый кафтан завернут планетарий. Мальчик ставит ящик поверх кафтана и открывает замок. От планет отражаются утренние лучи. Он поворачивает ручку. Зубцы механизма покрылись ржавчиной, совсем чуть-чуть, но ему приходится давить на ручку сильнее. Подрагивает проволока, покачиваются планеты. Когда Грейс поднимается, Джеймс все еще занят Лизиной старой игрушкой. Грейс ее раньше не видела. Она подходит ближе, тяжело опускается в траву на колени и смотрит. Рот растягивается в улыбке, рука касается медного солнца. Отпустив ручку, Джеймс закрывает ящик и снова заворачивает его в кафтан. Они продолжают путь. Длинная дорога пуста.

4

«Боль, друзья мои, — прислужница дьявола. Это его прикосновение и ласка…»

Солсбери, 10 октября 1752 года

Ветер бьет в холщовые стены балагана огромными мягкими кулаками. Гаммеру приходится повышать голос, чтобы перекричать этот шум. Толпа никак не угомонится. Ветер отвлекает внимание. Люди начинают думать о крышах, выстиранном зря белье, дороге домой. Лишь только когда Гаммер начинает свой диалог с Грейс Бойлан, они замолкают и слегка подаются вперед в сторону женщины и стоящего рядом с ней бледного красивого мальчугана.

— Пусти меня, мама. Я хочу быть храбрым, как отец.

— Молодчина! Передайте его туда! Передайте!

Джеймс снова на сцене. На этот раз в испытании помогает молодой человек с толстыми, как два окорока, руками. Булавка, огонь, зелье, снова булавка. В тех местах, где ладони Джеймса уже однажды кололи, остались едва заметные следы, красноватые точки, но в них нет ничего подозрительного. Его плоть, похоже, лишена памяти.

Когда Гаммер подносит свечку, в дальнем углу балагана Джеймс вновь замечает те же зеленые глаза, которые разглядывали его уже на четырех представлениях. Гаммеру он ничего не сказал. Джеймс ждет, что станет делать незнакомец. Пламя лижет руку. Зеленые глаза впились в его лицо. Толпа ахает, слышится голос: «Дайте мне две!» Суета, кружение людей; дважды, трижды ветер бьет по холсту; зеленоглазый человек исчезает. Гаммер потирает руки и принимается за дело.

На улице ветер отшвыривает птиц от дымовых труб. Какой-то человек бежит к реке вдогонку за улетевшим париком. У законника из рук вырывается газета и вдруг накрывает голову нищему. Грейс и Джеймс направляются к собору. Там, внутри, ветер отдается торжественным эхом. Грейс плюхается на скамью, вытаскивает из-под юбок бутылку и, опустошив ее, запихивает под сиденье.

— Господи, теперь полегчало.

Она оборачивается, ищет глазами мальчика, но не находит. Закрывает глаза. В ней скопилась усталость, черная вода в костях, от которой не избавит никакой сон. Дюжина голосов церковного хора поют первые строки «Te Deum».[19]Высоко над ней под арками, исчезая среди теней, проплывает ритм кивающих склоненных голов.

Подойдя к алтарю, Джеймс смотрит на мальчиков из хора. Они с ним почти одногодки, лица бледные, точно свечи, глаза следят за руками капельмейстера. Один мальчик очень похож на Чарли. Джеймс вспоминает своего покойного брата, потом мать — как она брала его на руки. Воспоминание такое ясное! Он чувствует запах ее кожи и молока; теплое, вперемешку с ароматом яблок, дыхание. Кровь стучит у него в ушах. Он поднимает руку к груди, потом подносит к лицу, дотрагивается до горящих щек. На руке что-то остается — вода. Он слизывает ее языком. Соленая. Мальчики всё поют. Их голоса, как фонтан, поднимаются вверх и дождем падают вниз. Джеймс подходит к одному из боковых выходов. Там, у двери, со шляпой в руке стоит человек. Он кивает Джеймсу и отодвигает занавес перед дверью. Мальчик останавливается, оглядывается, ищет Грейс Бойлан. На дальней скамье он видит похожую на нее фигуру — кто-то, склонившись, спит или молится. Когда он поворачивается назад, человека не видно. Приглушенные, неразборчивые голоса бормочут с разных сторон собора. Джеймс делает шаг вперед. Некто поджидает его за занавесом. В противоположном конце собора мелькает полоска света. Быстрым шагом входит Гаммер, такой маленький среди колонн, величественных гробниц, серых каменных плит. Заметив Джеймса, машет ему. Джеймс, отступив к боковой двери, выходит. Он не может разглядеть того человека, но чувствует, что его хватают за руку. «Быстрее!» — звучит чей-то голос, и его толкают вперед сквозь вздыбленный ветром воздух. Их ждет запряженный четверкой экипаж. Теперь они бегут, Джеймс и мужчина, вниз по дороге, через мост, Река так и сверкает. По ней, как обезумевшая, мечется пустая лодка. Когда они достигают экипажа, оттуда высовывается другой человек, втаскивает Джеймса внутрь и захлопывает дверь. Экипаж клонится назад, потом вперед. Вдруг в окне появляется лицо Гаммера, его протиснувшаяся в экипаж рука хватает Джеймса за шею и тянет наружу. Мальчик видит, как двое сбивают Гаммера с ног и валят на обочину. У одного в руках палка. Гаммера бьют. Не слышно ничего, кроме шума ветра. Зеленоглазый человек тихонько толкает Джеймса на место и спускает штору. Откуда-то из темноты до него доносится голос: «Теперь ты в безопасности, мальчик. — Рука хлопает его по колену. — В полной безопасности».

5

Гладкая, как бутылочное стекло, земля. Прелестные золотые леса, змеею вьющийся зеленовато-стальной ручеек. Пруд удобного размера со шпилем вырастающей из воды церкви, разрывающим водную гладь. Подъездная дорожка с падающей, точно штриховка, тенью молоденьких деревьев; итальянские сады; широкие аллеи; панорамы; растянувшаяся на мили стена из красного кирпича, железные зубцы.

Джеймс открывает глаза. Он не понимает, что его разбудило. На верхушке куста сидит птица и глядит на него, склоняя голову то на один бок, то на другой. Джеймс смотрит, какой длины тень, чтобы сообразить, как долго он спал. Часа два, не меньше. Его удивляет солнечный свет. Во сне он видел снег, огромный снежный мир, и слышал, как его зовет чей-то голос, окутывающий его со всех сторон.

Он неуклюже встает на ноги. Теперь Джеймс спит так много и так глубоко, словно его тело готовится к какой-то новой жизни. Он хлопает в ладоши; птица улетает и уносит с собой его сон.

Вечером дом поистине великолепен. Бледный камень впитывает в себя медово-розовый свет; в каждом окне свое, непохожее на другие солнце. Щедрые руки Паллады простираются по обе стороны господского дома. Он подходит ближе, и под ногами скрипит ровно насыпанный гравий. По лестнице с пологими ступенями он идет к двустворчатой двери. Стучать не нужно. Невидимые глаза всегда его замечают. Ему открывают затянутые в перчатки руки. Слуги в желтых ливреях.

Через эту дверь он впервые вошел в дом вместе с зеленоглазым джентльменом, чья рука временами трепала мальчика по плечу, как будто желая ободрить. Он передал Джеймса на попечение слуги, и тот повел мальчика вдоль вьющихся серпантином перил, по широким, как дороги, коридорам, мимо череды дверей, ведущих так далеко, что и конца-края не видно. Послышались голоса, говорившие на каком-то неизвестном ему языке, раскованная, выразительная болтовня, и, взглянув вверх, он увидел на строительных лесах людей с темными волосами и тонкими чертами лица, держащих в руках длинные кисти. Они расписывали фриз над одним из огромных окон. Приостановив работу, они поглядели вниз на Джеймса и заулыбались, качая головами: «Ah, povero ragazzo!»[20]