Читать книгу "Тайна царя-отрока Петра II - Адель Алексеева"

Извини, дорогая, в голове у меня путается… Хочу сказать, что у нас в Москве был небольшой дом за городом, который доставлял мне огромное удовольствие, — здесь можно было отдохнуть от напряжения, всегда сопутствующего пребыванию при дворе. Дом стоял на возвышенности, у подножия — прекрасный луг, спускавшийся к реке. Позади на много миль — лес. Вокруг нет ничего обустроенного или возделанного, ибо ненадёжность погоды в здешних краях сделала бы расходы на это смешными, и насколько дом выглядел сельским снаружи, настолько он был прост и внутри. На столы подавался дельфтский фаянс, постельное бельё — из белого миткаля, плетёные стулья и остальное в том же духе. В одной гостиной книги и карты. Они да ещё мои пяльцы для вышивания — это единственное, что отличало наш дом от фермы. Здесь мы с большой приятностью проводили три дня в неделю.

Быть, моя милая, при королях, императрицах — весьма утомительное занятие. Помню один праздник. В зале было тепло от печей, он был украшен цветущими померанцевыми деревьями и миртами, расставленными рядами вдоль стен. Посреди — место для танцующих. Так вот, эти аллеи по обеим сторонам зала давали возможность каждому посидеть здесь, отдохнуть, укрыться от зорких глаз государыни Анны Иоанновны. Красота, благоухание и тепло этого зимнего сада, тогда как за окнами бушевала метель, давали отраду, казались волшебством и наполняли мою душу приятными мечтаниями. В смежных комнатах обществу предлагали освежающие после танцев напитки и закуски. Когда же мы вернулись в зал, музыка и танцы посредине и прячущиеся в аллеях красавицы и кавалеры в пышных по случаю тезоименитства царицы нарядах дали волю моему воображению — будто бы я нахожусь в сказочной Аркадии или в комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь». Так живописно было это зрелище!..

Однако я вовсе отвлеклась от несчастной княжны Долгорукой…

Она оказалась в страшной Сибири и уже ходила не в парче, а в крестьянском платье. Говорили, правда, будто и там требовала, чтобы называли её не иначе как государыней, и не только чужие люди, но и собственные родители, братья и сёстры. Ах, коли уж родился человек с шипами, он везде так и будет колоться. С годами, видимо, колючки делались всё злее да острее, а сама роза… роза — увы! — увядает. Если соединить то, что я слышала о её пребывании в ссылке, то сам собой напрашивается вывод: эта княжна несла с собою несчастье, было в ней что-то роковое…

Соблазнила юного императора — и его не стало. Да и судьба Миллюзимо, изгнанного из России, оставляла желать лучшего. В ссылке тоже заварилась каша.

Был там некий офицер, на которого произвели впечатление непомерная гордость и знатное происхождение княжны. Он угождал ей, удовлетворяя её тщеславие. Был он, говорят, хорош собою, делал ей подарки, может быть, даже мантию горностаевую подарил — у русских это признак царской власти. Кстати, рассказывали мне, что по пути в ссылку солдаты потребовали, чтобы она сняла с руки кольцо. То самое, которое надел ей при помолвке покойный царь. И знаешь, что она ответила? «Никогда не сниму сие кольцо. Только с пальцем вместе. Рубите!» Такова она была, обезумевшая от жажды власти Екатерина…

Хочешь, я расскажу тебе ещё одну характерную историю некой дамы, стойкости которой дивлюсь я ещё и теперь? Польский посол и его супруга были приглашены на обед к графу Ягужинскому, где должно было собраться большое общество. Граф жил по одну сторону Невы, а посланник с женою — по другую. Когда они по льду переезжали реку, лёд треснул, сани её провалились в воду, и она с большим трудом выбралась, вымокнув с головы до ног. Бедняжка, вся обледеневшая, вернулась домой, а её муж поехал к Ягужинскому, извинился за опоздание и очень спокойно поведал о приключении по дороге. Что меня поразило? Когда подали десерт, появилась и сама жена посланника. Она переоделась, села в другие сани, переехала через Неву и вовсе не выглядела расстроенной: она танцевала на балу у графа всю ночь. Общество выразило восхищение её отвагой. Я же, должна признаться, посмотрела на это дело с другой точки зрения и увидела в нём явное свидетельство легкомыслия, в котором обвиняют наш пол. Стоило ли подвергаться такому риску ради бала!..

Коль скоро я заговорила об этой даме, должна добавить ещё кое-что. Присутствовали там, у графа, ещё две знатные польские дамы, внешне очень эффектные, хоть далеко и не красавицы. Обе грациозны, веселы, но несколько чопорны и слишком утомительны для более долгого общения. У них великолепные слуги, одежда, но в них столько национальной спеси и воинственности, что утрачивается всякая женственность…

* * *

Что было далее с княжной Долгорукой? Дошли слухи, что стала она женою Брюса. Вышла она то ли за сына его, то ли за брата, думала, вероятно, что в нём заложена часть ума и таланта великого шотландца.

Было в этой женщине нечто дьявольское, роковое, инфернальное; впрочем, в России слова «инфернальное» тогда не знали, а говорили: у-у, дьявольское отродье! Да, Долгорукая притягивала к себе несчастья. И тех, кто был близок к ней: брат ли её Иван Алексеевич, император Пётр Алексеевич и тот офицер в Сибири — всех их не миновал рок. А она… она так и не смогла найти точку опоры. И на воле её преследовали беды. «Бедной Катрин и тут не везло… И всё-таки, — писала леди Рондо, — мне очень жаль Катрин! Как красиво начиналась её жизнь, которая превратилась в беспрерывные страдания. Нет, не должна женщина выше любви ставить ни славу, ни деньги, ни власть…» Нет ничего, что возвышало бы её так, как настоящая любовь. И доброта. И смирение…

Как странно порою три дочери Зевса и Фемиды прядут нити судьбы! Мойра Лахесис наделяет людей судьбою, мойра же Атропос в назначенный час обрезает жизненную нить… Но что же, стало быть, мы целиком зависим от этих мифологических дев? Разве не сам человек управляет своей жизнью и выбирает себе ту или иную судьбу? Велика ли роль случайности? Или нужно положиться на волю Провидения? Древние греки считали властителем людей рок, фатум. И доверялись мойрам. Гораздо позже трезвомыслящие, наделённые практицизмом англичане придумали правило: «Посеешь привычку — пожнёшь характер, посеешь характер — пожнёшь судьбу». Этого правила, разумеется, не знала, да и не собиралась придерживаться своенравная Екатерина. Она не умела и не хотела учиться «властвовать собою» и смиряться ни с чем не желала…

ТАЙНА СМЕРТИ ИМПЕРАТОРА

Пётр II скончался — и последней его фразой в этой жизни были слова, которые не оставили равнодушными ни одного очевидца, ни одного историка. Глядя на своего фаворита, он крикнул (или прошептал?): «Запрягай же, Ваня, сани! Еду к сестре моей!»

Фраза эта говорит и о поэтичной натуре Петра, и о чувстве вины перед любимой сестрой, а ещё — о готовности принять смерть.

Одни называли болезнь его холерой, другие чёрной оспой — тогда была эпидемия. Однако болели многие (например, Пётр Шереметев), но умер — царь! Удивительно, что Иван не заразился от царя, хотя находился при нём неотлучно. Почему? Тут спрятаны не одна тайна, целый ряд причин! Перечислим, что думал о том Костомаров.

Первая причина. Быстрота развивавшихся событий: 11 ноября скончалась (от чахотки) сестра Петра Наталия.