Читать книгу "Обратная сторона войны - Олег Казаринов"

Один из кавалеристов Марбо был пронзен стрелой насквозь. Солдат сломал наконечник и оперение и вытащил стрелу, но умер от потери крови через несколько минут. Сам Марбо был тоже ранен, но в пылу боя не заметил своего ранения. Подняв свой меч, он неожиданно почувствовал всем телом движение своей руки и, опустив глаза, увидел стрелу, торчащую в правом бедре. Врач вытащил ее, рана была пустяковой, и Марбо позже сожалел лишь о том, что не сохранил стрелу в качестве сувенира, потеряв ее во время последующего отступления».

Необходимо учесть, что французские кавалеристы не были защищены теми доспехами, которые полагались воинам древности.

Кстати, расходится с общепринятым мнением и результативность холодного оружия, то есть того самого оружия, которым человечество сражалось на протяжении тысячелетий. Ран оно, конечно, наносило немало, но далеко не все были смертельными. Однако солдат оно поражало, что и требовалось в бою.

Например, в битве при Аустерлице 1-й батальон 4-го полка французской линейной пехоты был рассеян русской кавалерией и при этом «более 200 человек изрублено (правда, только 19 из них убито) (отношение раненых к убитым — 10:1! — O.K.). а остальные обращены в бегство. Сам майор Бигарре получил 25 сабельных ударов по голове, рукам и плечам, однако сумел спастись. (…)

Старший сержант Гувйон Сен-Сир (племянник будущего маршала Л. Гувиона Сен-Сира), несший орла, был сбит с ног и изрублен (получив 20 ударов палашом, он, тем не менее, остался жив)…».

Лекари часто констатировали, что и казацкая пика не так эффективна, как стало принято считать позднее. По крайней мере гораздо эффективнее были копья и алебарды.

«Один егерь поражен был казачьей пикой в левый внутренний глазной угол, и притом так глубоко, сильно и странно, что глазное яблоко, выдвинутое или вырванное из своей впадины, вместе со своими мускулами и зрительными нервами торчало впереди глазной впадины; само оно не было поражено и лишь слегка окровавлено. Человек этот мог ходить, жаловался на боли, и глаз его засорен был землей. Политый и обмытый водой, глаз с помощью нескольких ловких приемов был водворен на место. (…)

Многие солдаты, раненные пиками и получившие по четыре и более колотых раны, во что бы то ни стало стремились остаться со своими товарищами, расставшись с которыми, они остались бы совершенно заброшенными, ибо хорошо знали, что в других местах господствовала еще-большая нужда. Вот почему позднее в нашем лагере, перед битвой при речке Черничной, среди немногочисленного состава было много таких, которые в нескольких сражениях получили по 10–15 раз казацкими пиками; был даже один егерь, раненный пикой 24 раза, звали его Гегеле, а родом он был из Леонберга.

В среднем удары пикой редко бывают опасны. Я назвал бы их, в общем, легкими ранениями, ибо они всегда задевали лишь кожу и мускулы и лишь редко давали глубокие и сквозные раны — тогда только, когда удары пики были особенно сильны, когда пикой действовали с разлета. Гораздо серьезнее и, в общем, опаснее бывают удары копьем, ибо они одновременно и колют и режут. Копья вонзаются вглубь тела, задевают благородные органы и сосуды и нередко вызывают смерть. (…)

Один гусар ранен был копьем в правое бедро, сзади в седалище. Его привезли ко мне сидящим на коне. Искаженные черты лица, его бледность, тусклый, умирающий взор — все это при первом же взгляде обнаруживало поражение благородного органа и близость смерти. Пока его снимали с коня и обнажали ему рану, он уже умер. Глубокая колотая рана находилась на внешней задней части бедра, при выходе она была шириной в два пальца. Копье перерезало ему nervus ischiadicus, в чем я убедился, расширив рану. Пика, которая делает только узкие круглые, треугольные или четырехугольные раны — в зависимости оттого, какая она сама, круглая или многогранная, — не может наносить таких повреждений».

Появление на поле боя огнестрельного оружия изменило и характер большинства ранений.

«У одного кирасира из саксонской лейб-гвардии, человека почти невероятного роста, все мускулы левой ляжки, от колена до седалища, были совершенно разорваны гранатой до самой кости. Раздерганные мускулы и клочья кожи образовали сплошную израненную поверхность, из которой, однако не шла кровь. Вообще, рваные и давленые раны не дают много крови, вследствие паралича сосудных конечностей; даже артерии иногда не дают крови. Наоборот, при ранах, причиненных острым оружием, кровотечение сильное. У этого саженного саксонца мужество соответствовало росту. «Рана моя, правда, велика, но она скоро заживет, я человек здоровый, и кровь у меня чистая», — заявил он. (…)

…Во время этой стычки я видел, как пушечное ядро оторвало артиллерийскому капитану Прониарду его седую, как снег, голову, так, что нельзя было потом отыскать ни малейшей частицы ее. Отсюда меня позвали к раненому, который поражен был снарядом на тропинке у берега Дуная и лежал весь в крови. Он ранен был в верхнюю правую сторону груди, около подмышки, тяжело и болезненно дышал и кашлял кровью; раздев его, я увидел рваную рану, размером с игральную карту, с переломом и раздроблением трех ребер. Рана истекала кровью и, пенясь, дышала, иначе говоря поверхность легкого была так повреждена, что входил и выходил воздух, который смешивался с кровью и шипел, пенясь. (…)

Я вынул осколки костей, какие нашел, стянул клочья раны, положил пучок корпии и компресс, когда я попросил раненого сесть, он снова стал жаловаться на боль и тяжесть под рукой с противоположной стороны. Я осмотрел и ощупал место и нашел, что левая подмышка занята круглым твердым предметом, ближайшее обследование которого скоро убедило меня, что это пушечное ядро. Одну половину шарообразного ядра отлично можно было нащупать, другая половина заполняла левую подмышку, и так как нащупываемая часть его покрыта была лишь кожным покровом, то мне нетрудно было устранить это постороннее тело посредством большого крестообразного надреза. Лишь по удалении ядра я нашел, что сломаны также два ребра на этой стороне. Я закончил теперь перевязку и взял с собой» шестифунтовое ядро; тем временем товарищи раненого добыли фуру, на которую его уложили, и все мы удалились с этого опасного места.

Это ранение в высшей степени замечательно не только тем, что оно редко случается но и тем, что оно не сопровождалось немедленной смертью, что легкие не были повреждены в крайней степени — ибо раненый мог отчетливо говорить, кашлять, а позднее даже громко кричать — и что, по видимому, не был задет спинной хребет: пациент во время операции мог сидеть. (…)

Как я узнал потом, этот егерь скончался в первую же ночь, истекая кровью и в конвульсиях; тело его при этом пожелтело».

Дальнейшее развитие военной техники привело к тому, что люди стали получать боевые травмы, немыслимые еще в недалеком прошлом. Палитра человеческих страданий на войне становилась все пестрее и разнообразнее.

В век дизелей даже разлившаяся солярка становилась причиной мучительной гибели.

«Подводная лодка подцепила тонущего человека своей палубой, полупогруженного в воду, и человек вдруг почуял под собой опору, не веря в свое спасение. Но вид его был ужасен и даже отвратителен. Весь черный и липкий от мазута, со следами от ожогов на голом черепе, он катился сейчас через всю палубу, взмахивая руками, пока волной не ударило его о железо рубки. Пальцами он протер себе глаза, слипшиеся от мазута. Ухватясь за пушку, стал подниматься. Его тут же стало рвать — черной маслянистой нефтью… У него уже сгорели внутри легкие и желудок».