Читать книгу ""Батарея, огонь!". На самоходках против "тигров" - Василий Крысов"

Только рассвело, мой экипаж и горшковцы пришли к могиле на местном кладбище почтить память нашего сгинувшего боевого товарища. Сняли шлемы. Долго стояли в траурном молчании. Один из храбрейших офицеров полка! В любом бою всегда там, где наибольшее напряжение, никогда не прятался за спины других, напротив — подставлял собственную грудь; в огне не сгорел — сумел выбить люк, сберечь свой экипаж, машину, а вот себя не сберег... И до сих пор у всех оставшихся в живых однополчан в памяти этот невысокого роста, крепкого телосложения двадцатисемилетний командир, наш боевой товарищ, доблестный воин. Царство ему Небесное, земля пухом.

Когда возвращались к машинам, немецкая авиация нанесла по Кролевцу бомбовый удар. К обычным бомбежкам мы уже как-то привыкли, но на этот раз впервые попали под кассетные бомбы, при ударе о землю они делятся на сотни бомбочек (а может, гранат) с большим полем поражения осколками. Спасли нас случайно оказавшиеся поблизости ровики.

Удивительно, но в 70–80-е годы Мельников — уже генералом, Героем Советского Союза! — регулярно приезжал из Ульяновска, где он жил, на встречи однополчан. Приезжал и его выкормыш Кибизов из Владикавказа. Стыд глаза не ест, вот и приезжали, не смущались. А ведь в полку все знали, как Мельников Героем заделался.

Когда после гибели Самыко он стал командиром полка, но его долго в чине не повышали, не прощали — убить боевого офицера! Однажды в полк приехал командующий артиллерией 1-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенант Фролов Иван Федорович. Фролов увидел Глуховцева, помначштаба по кадрам:

— О, здравствуй, Петр Андреевич! — обнял его.

Этот — старший лейтенант, а тот — генерал-лейтенант! Оказалось, Глуховцев — кандидат математических наук, готовил Фролова к поступлению в академию и подготовил удачно. Фролов оборачивается к комдиву:

— Ты направь Глуховцева дня на три ко мне.

Мельников не растерялся, поехал с Глуховцевым и Фроловым в армию, прихватив богатые трофеи, и вручил дары командующему артиллерией.

Второй раз поехал Глуховцев к Фролову, и опять Мельников напросился с ним и снова отвез богатейшие трофеи. Так Мельников получил Героя — будучи под следствием! Получил он и орден Суворова III степени. И полку его присвоили два наименования: «Перемышленско-Лодзенский» — а полк ни одного из этих городов не брал. Дали полку и ордена Кутузова и Суворова. Так что рука руку моет, личные отношения и на фронте играли большую роль.

Мельников и Кибизова к Герою представил. Тот все угождал шефу, Мельников и написал в реляции, что Кибизов, который стал уже командиром самоходки, ночью своей самоходкой пристроился в хвост танковой колонны и сжег два танка. Но однополчане этого не подтверждают.

В передовом отряде. Взятие Конотопа

На южной окраине Кролевца наши войска держали оборону несколько дней и одновременно восстанавливали танки и самоходки, имевшие повреждения, да и остальные машины не проходили техобслуживания почти десять дней.

Только 5 сентября вечером прекратились вражеские атаки, и нам удалось бегло осмотреть старинный украинский город. При Богдане Хмельницком Кролевец был сотенным городом Нежинского полка. С интересом осмотрели и пострадавшие от боев и бомбежек фабрики — багетную и художественного ткачества.

На рассвете 6 сентября наши войска снова перешли в наступление.

Передовой отряд бригады в составе мотострелкового батальона, роты танков и нашей батареи, имеющей четыре самоходки, вышел к реке Сейм километрах в трех восточнее железной дороги Кролевец — Конотоп. Сразу же начали искать брод и наткнулись на немецкий указатель: «Мост для тракторов и танков. 800 метров». Вперед была выслана пешая разведка. Технику на всякий случай замаскировали в прибрежном кустарнике. Разведчики, вернувшись, доложили командиру отряда:

— Действительно, мост имеется. Наплавной, добротный, в несколько слоев толстых бревен. Противник засел на другом берегу, охраняет переправу пехотой и артиллерией.

Капитан собрал офицеров и объявил свое решение:

— Форсировать Сейм будем по мосту. Первыми пойдут танки. За ними — самоходки и мотострелки.

Наш комбат старший лейтенант Степанов сразу предложил:

— Давайте, для обмана, нанесем на передний танк черные кресты.

Так и сделали. Сотворили кресты буквально за десять минут: вырезали из нательной рубашки два белых круга и намалевали на них консталиновой смазкой черные перекрестия.

Форсирование началось.

Подставной танк открыто шел по дороге, остальная техника двигалась поодаль кустарником. Когда танк дошел до середины моста, немцы поняли что к чему — всполошились, забегали, открыли огонь из пулеметов, расчеты бросились к орудиям! Но мы с исходного берега накрыли их огнем из пушек и пулеметов, а головной танк тем временем вышел на левый берег и проутюжил огневые точки и зенитные орудия врага.

Пока подходили наши главные силы, передовой отряд отразил две атаки противника, стремившегося вернуть важную в тактическом отношении переправу.

К вечеру мы с ходу овладели населенным пунктом Подлипное возле Конотопа, обеспечив развертывание в боевой порядок главных сил не только бригады, но и корпуса. Ожесточенный двухчасовой бой за город совместно с другими соединениями 60-й армии завершился взятием Конотопа. Немцы настолько панически покидали город, что не успели взорвать даже узел связи и железнодорожный вокзал, не говоря о водокачке и городских коммуникациях. Однако все оказалось не совсем так, все эти пункты, как выяснилось, были заминированы, о чем мы узнали весьма необычно. Спустя полчаса после взятия города в штаб бригады привели трех сдавшихся немецких солдат, которые настаивали, чтобы о них сообщили командованию. В штабе солдаты доложили, что им было приказано взорвать заминированные объекты, но они этого не сделали. С пленными сразу же направили наших саперов, и все было благополучно разминировано.

Началось оборудование огневых позиций на северозападной окраине города. Наша батарея расположилась на опушке парка с задачей прикрыть дорогу Конотоп — Красное. В этом старинном парке мы обнаружили немецкое военное кладбище. Я пошел посмотреть. Аккуратными рядами стояли деревянные кресты: каждый солдат похоронен отдельно, над каждой могилой стоит крест с именем и фамилией захороненного, написано: «Ганс Мюллер» — и каска его одета сверху на крест. Ко мне подошел зампотех 2-й батареи Кезен, в сердцах бросил:

— И хоронит-то немец по линейке! А фюрер все-таки здорово их обманул, вместо обещанной русской вотчины получили всего-то по два метра да и то не на вечное пользование.

Так-то оно так...

О! тяжелое, тяжелое это дело война, и отношение у меня к ней тяжелое. Я согласен с догмой: если о войне не сказана правда, то следующая война будет проиграна. Это мы показали на Афганистане, откуда ушли с позором. Врать не надо! Немцы точно, до человека, вели учет погибших и за обман строжайше наказывали. А у нас?! Братские могилы! Бросят двадцать, а то и тридцать человек и даже фамилий-то не запишут! В таком отношении к павшим я и тогда, и сейчас вижу бездушие руководства страны. Восемьсот тысяч было не захоронено! Я работал с Книгами Памяти, в них — 40 процентов без вести пропавших!!! Как это так?!! У нас всегда подразумевалось: раз без вести — значит, мог и сдаться, к немцам сбежать. Как может быть столько без вести пропавших? 800 000!!! Вот именно, сплошные нули! Разве можно так относиться к людям?!