Читать книгу "Сигнал сбора - Уильям Форстен"

При виде ее содержимого сидящие за столом радостно зашумели.

— Гаванские сигары, самые лучшие и, боюсь, единственные в этом месте. Разбирайте и курите. С тех пор как я впервые ступил на берег Америки в пятьдесят шестом, я республиканец и Линкольн мой президент.

Одобрительными возгласами они выразили свое восхищение перед самопожертвованием ирландца. Табак представлял такую редкость, что цена пачки доходила до десяти долларов золотом. Даже во время войны торговцам удавалось провозить табак сквозь позиции южан, но здесь эта культура была неизвестна. Почти все в полку страдали от отсутствия курева.

Откинувшись на спинку стула, Эндрю вытащил спичку. Он понимал, что это непозволительная роскошь, но тем не менее зажег ее и скоро уже дымил сигарой.

Уголком глаза Эндрю весело поглядывал на Калинку и его жену с дочерью. Толстяк уже видел и спички, и то, как янки курят, но для его семьи такое зрелище было в диковинку.

— Попробуй, — предложил ему Эндрю, протягивая коробку с сигарами.

— Спасибо, полковник.

Стараясь не выдавать своего волнения, крестьянин вытащил из коробки сигару и, подражая Кину, сначала понюхал ее, чем вызвал добродушные улыбки американцев. Откусив кончик, он засунул гавану в рот, наклонился над свечой и поднес сигару к огню. Все молча следили за ним.

Улыбаясь, он со счастливым видом затянулся. Вслед за этим последовал взрыв кашля, встреченный дружным смехом. Калинка не обиделся, а жена его посмотрела на своего мужа с таким видом, будто тот сошел с ума.

Со слезящимися глазами русский залпом выпил стакан водки и вновь воткнул в зубы сигару, хотя на этот раз уже не так радостно.

— И что за удовольствие вы, янки, в этом находите? — наконец просипел он, изрядно позеленев лицом.

— Вот и я иногда удивляюсь, — откликнулся Эмил. — Всегда подозревал, что эта дрянная привычка может свести человека в могилу.

— Вы очень загадочный народ, — продолжал Калинка, вынув сигару изо рта и задумчиво глядя на нее, подражая поведению Эндрю, который таким образом обычно курил трубку.

— В каком смысле? — с любопытством поинтересовался Эндрю.

— Ну, например, этот ваш Союз. Странно как-то. Ваш солдат Готорн рассказывал мне о боярине Линкольне. Но тот, о ком он говорит, совсем не похож на боярина. Что это за боярин, который освобождает рабов, и что это за страна, в которой люди сражаются ради того, чтобы сбросить цепи с других?

— Союз, за который мы сражаемся, это и есть наша страна, — объяснил Эндрю и обвел взглядом сидящих за столом. — Все мы здесь добровольно решили вступить в армию, чтобы спасти свою страну. Мы верим, что люди созданы равными.

Калинка недоверчиво посмотрел на полковника и, вновь затянувшись, выпустил клуб дыма.

— Чем лучше я узнаю ваш язык и ваши мысли, тем меньше я понимаю.

— Почему?

— Чего ради знатные люди станут сражаться за освобождение тех, кто родился, чтобы работать в лесах и на полях?

— Ради того, из-за чего появилась наша страна. У нас в Америке нет знатных людей.

— А боярин Линкольн, за которого вы пили?

Эндрю негромко рассмеялся, качая головой. Он слышал, как Линкольна удостаивали различными эпитетами. В самый тяжелый момент войны, перед Геттисбергом, даже он на чем свет ругал Линкольна за то, что тот назначил командовать Потомакской армией полных идиотов. Однако это было право солдата ругать командиров, и он думал, что Линкольн понял бы это. Но чтобы его назвали боярином — такое Эндрю слышал впервые.

— Линкольн не боярин и даже не знатный человек. Он из крестьян, как мы с тобой. Дом, в котором он родился, это такая же хижина, как те, в которых теперь живу я и мои солдаты. Он один из нас, Калин. В Америке нет ни знати, ни бояр, ни крестьян, только свободные люди с равными правами. У нас были и те, кто думает иначе, и в итоге нам пришлось сразиться с ними ради прекращения рабства.

Эмил предостерегающе кашлянул, и Эндрю моментально понял, что совершил ошибку. Их отношения с Ивором оставались натянутыми. Ни одна из сторон еще не определилась с тем, как дальше строить отношения с соседом. В душе он понимал, что все это рано или поздно приведет к столкновению. Лучше бы поздно. Если у них будет время, они смогут получше сориентироваться в обстановке, а при необходимости отыщут землю, которая станет их собственной и не будет принадлежать ни Ивору, ни другим боярам. Или даже найдут дорогу домой.

Но то, о чем он сейчас говорил, Суздальцы сочтут бунтом. Ему казалось странным, что может существовать общество, в котором нет таких понятий, как личная свобода и равенство. Как историк он знал, что американская свобода явилась следствием английского общественного строя. Он также знал, что русское самодержавие возникло в связи с необходимостью выживания при татаро-монгольском иге.

Эта мысль заставила его призадуматься. Двести лет русские жили под угрозой полного уничтожения, которое последовало бы, если бы они осмелились бросить вызов своим поработителям. Знать поддерживала порядок и тем самым оберегала и себя, и крестьян от хозяев с востока, В то время как в Англии всходили первые ростки свободного государства, Россия, вследствие суровой необходимости, управлялась кнутом.

Эти мысли привели его к определенному выводу, но пока он поостерегся задать Калинке пришедший ему на ум вопрос и заговорил о более насущных вещах.

— Слушай, то что я тебе рассказал, — это информация для твоего владыки Ивора или для тебя? — спросил Эндрю.

В ответ Калинка улыбнулся:

— А как ты думаешь, как воспринял бы владыка Ивор то, что ты говоришь, — о Союзе и о боярах, которые происходят из народа, а не из знати?

— Сомневаюсь, чтобы ему это понравилось, — бесстрастным голосом произнес Эндрю, глядя прямо в глаза Калинке.

Черт побери, он представлял себе эту картину. Огромный боярин, несомненно, разразится градом проклятий, как вчера, когда Эндрю попросил его об увеличении поставок продовольствия. Они договорились только после того, как Эндрю пообещал ему прогулку по реке на борту «Оганкита», назначенную на завтра.

— Думаю, ты прав, — согласился Калинка, довольно посмеиваясь, как после удачной шутки.

Эндрю сдержал вдох облегчения. Почему-то он доверял этому крестьянину, и ему казалось, что тот не обманет их доверия.

— Ты ничего не хочешь нам сказать, Калин? — спросил Эмил, наваливаясь грудью на стол. — Мы все восхищены тем, как быстро ты выучил наш язык, — что бы мы без тебя делали! — но у меня было ощущение, что ты не все правильно переводил во время той самой встречи с Ивором.

Калинка посмотрел на него с самым невинным видом.

— Так на чьей же ты стороне? — продолжая улыбаться, задал вопрос Эндрю.

— Как на чьей — на стороне народа, — тут же отреагировал Калинка, и все разразились смехом.