Читать книгу "Толкование сновидений - Олег Дивов"

А вот чтобы остаться парнем, который обожает скоростной – не хватило. Ничего вообще этот парень не сломал, не вывихнул, даже не потянул. Только кружилась голова, когда я, закончив падение, в нарушение всех инструкций встал на четвереньки и попытался оглядеться. Так нельзя, но я уже сообразил, что совершенно цел физически. И даже головокружение не отличалось от того, что у меня было, когда однажды сделал на спор триста кувырков назад. Стою, мотаю головой – живой, здоровый, разве что малость помятый и немного мозги набекрень. Сажусь, пробую расстегнуть ботинки. Какие-то люди вокруг, я им киваю – все в порядке у меня, спасибо, обошлось…

Я и сейчас иногда хожу скоростной. Даже на время. Просто так, для развлечения. Просто так. Потому что после того раза я отказался выходить на настоящий старт, когда внизу трассы лежит медаль. И никакая психотерапия не могла бы меня на это уговорить. Да она и не смогла. Поверить заново в надежность креплений я себя заставил. Иначе пришлось бы лыжи бросать. Когда половина души на склоне, а половина глубоко в пятках – напряженно изучая, что под ними и вокруг них происходит, – это уже не спорт, а «легкая горнолыжная паранойя» (опять Илью цитирую). Мешает ездить невероятно. Мне понадобилось большое усилие, чтобы эту самую паранойю заглушить. А вот в скоростной вернуться уже силенок не достало.

Вообще потерять интерес к спорту до удивления легко. В горных лыжах бывает достаточно пропахать по склону носом. Обработает тебе пол-портрета словно наждаком – и все. Мы так Илюху чуть не потеряли. Целый год всей командой завышали ему самооценку, нам даже тренер роли специально расписал, как в спектакле. А было Илюхе всего четырнадцать, и он весьма неудачно воткнулся в бугор. Встал, расстегнул ботинки, и пешком ушел с трассы в полной уверенности, что уходит навсегда. Получить горой по морде – это, доложу я вам, очень личное. Даже перелом ноги так на психику не действует. И дело не в красных пятнах молодой кожи на лице, которые остаются на годы. Не в швах и скобках. Просто ты пережил удар в самую душу. Словно пощечину тебе влепили незаслуженно. Мы по молодости лет иногда дрались – и в шутку, и всерьез. Пинки, шлепки, подзатыльники. Но чтобы по лицу – никогда. Потому что Илюху команда вернула, а Женька, например, ушел. И ни у кого язык не повернулся сказать, что парень струсил. Я его потом встретил, уже взрослого – красивая нахальная физиономия, губы и подбородок вроде бы даже лучше прежних, и не поверишь, что когда-то было одно кровавое месиво. «На лыжи-то встаешь хоть иногда?» – «Нет. С того раза как отрезало». Как отрезало… Уверен, не случись того нервного шока, он сейчас ездил бы лучше всех нас. Отменный мог выйти «челленджер».

У меня тоже кое-что отрезало, и надолго – желание разгоняться до свиста в ушах. Сначала я просто боялся падения на высокой скорости – решил, что мой лимит удачи исчерпан. Как раз тогда на скоростном нехорошо сломался Димон, мне такого предупреждения хватило. А потом… Потом Россия вступила в Федерацию хард-слалома, и для меня нашлась золотая середина между великими моими способностями и куцыми возможностями. А уж когда я прочно засел в первой мировой десятке «Ски Челлендж», всякие глупые вопросы отпали сами. Если такой человек не хочет выступать в «Ди Челлендж», значит у него это просто не очень хорошо получается. Но он точно не боится. Хард-слаломисты не боятся ничего. И этот русский не боится.

Так если не боится – что бы ему разок не съехать?

И в воскресенье я поехал. Заряженный на победу, обдолбанный аутотренингом, нагло поблескивающий глазом. Успел поймать несколько крайне заинтересованных взглядов – с ребятами из «Ди Челлендж» я практически не был знаком, – вкатился в свою кабинку, встал… Прислушался к ощущениям – веиколепно. Скоростной комбинезон сидит на мне как влитой. Шлем ощущается будто собственная голова, призмочки в углах забрала исправно показывают задний вид именно так, как я их отрегулировал. Хед-ап-дисплей[8]рисует нули перед носом – обычно его показания выставляют куда-нибудь повыше, в район лба, но я не собираюсь лишний раз шевелить глазами. Пусть лучше цифры прыгают по центру забрала, перефокусировка взгляда без поворота зрачков менее опасна, все равно видно, куда едешь… Ногам в ботинках непередаваемо уютно, просто хоть навсегда в них оставайся. Палки ни на грамм тяжелее чем надо, ни на грамм легче, и будто к рукам приросли. Лыжи смазаны адской смесью, рецепт которой тренер не выдаст и под смертным боем, настолько она хороша. Погода – моя любимая, облачно без прояснений, осадков нет, ветер полуметровый в корму. В наушниках глухо, радиосвязь отключена – нечего героя на трассе советами беспокоить, он намерен рвать и метать. Гора будоражит и манит. И сейчас я ее сделаю! А одиннадцать моих конкурентов могут отдыхать. Сегодня они не сумеют проехать так, как я. Сегодня я покажу, как это делается. Не им – горе. И получу от этого столько удовольствия, что хватит на всю оставшуюся жизнь.

Уверен – не случись у меня под ногами злополучного Дона Киркпатрика, именно так оно все и вышло бы. Мне снова было пятнадцаь лет, я не боялся ни Бога, ни черта, и скорости тоже не боялся, напротив – хотел ее. А больше всего на свете я хотел съезжать на горных лыжах. По чему угодно, хоть по вертикальной стене – на лыжах я мог все. Еще не уткнувшись носками в стартовую доску, уже глубоко нырнул в четвертое измерение. Такого со мной не было давно, многие годы. И именно в этот момент, когда над стартом раздалось «Эттеншн!», я понял, упираясь палками и готовясь к прыжку, до какой же степени был несчастлив последние десять лет. Да, я получил Крис, но это взрослое серьезное чувство, настоящая любовь, а вот безудержного щенячьего восторга в моей жизни явно недоставало.

Чистое наслаждение, захлестывающее с головой, это когда есть ты, есть гора, внизу лежит медаль, а на пути к ней – скорость. Конечно съезжаешь не за медалью, но не будь ее, не будет и такой скорости. И очень даже неплохо подхлестывают одиннадцать гавриков в соседних кабинах. Придется их объехать, чтобы не мешали ловить кайф.

Я чуть-чуть откатился назад. Сейчас будет выстрел, и я шестым чувством уловлю момент, когда стопорный штырь выскочит из стартовой доски, освобождая ее. Он еще только двинется, а я уже прыгну. С громким хлопком ударю по доске носками лыж, та отлетит вниз, и я окажусь на горе. Только не переборщить – некоторые торопыги, пытаясь выиграть заветные сотые, прыгают вперед, пока выстрел раздается. Такой короткий звук, но они успевают. Доска еще блокирована, не позволяя лыжнику обогнать конкурентов, и он красиво выпадает на склон через голову. А любой фальстарт, даже такой уморительный – лишняя нервотрепка. Фигушки, я прыгну как надо. Как мне надо – идеально.

«Уффф… Ну, поехали!» Тут оно и выстрелило.

Моя кабина была четвертой слева, Киркпатрик стартовал вторым справа, но его широченная спина уже маячила впереди. Здоровый лось, он расталкивался с паровозной тягой, и я едва за ним поспевал. С боков на меня стремительно надвигались двое, кажется швед и итальянец. Оба спрямляли траектории, а в точке их пересечения как раз двигался я. Не испугаться бы. Киркпатрик уже вставал в стойку, теперь я ориентировался не по спине, а по такой же монументальной заднице. Короткий рывок, и я тоже сложился пополам, не позже и не раньше, чем нужно – пересилил страх возможного столкновения и угадал, – судя по треску и коротким нецензурным воплям, двое сшиблись в метре позади меня. Изгибы палок четко легли под мышки, я поджал локти и вслед за Киркпатриком ухнул через перегиб. Все, мы были в «горлышке». Не бок о бок, но я висел у лидера на хвосте, и против ожидания, не отставал. За спиной шуршало, скрипело, трещало и материлось на нескольких языках. Рискнув бросить короткий взгляд в призмы заднего вида, я обнаружил там остальную братию в полном составе. Лыжники заколачивали себя в «горлышко» как пробку, они сбились в плотную толпу и никто не хотел уступать. Так, назад больше не смотрю. Только вперед.