Читать книгу "Канонир - Юрий Корчевский"

Пока служанка споро резала холстину, я сбросил с телеги два оставшихся тела. Узкими полосами холстины привязал к каждому по булыжнику, сбросил трупы в воду. Туда же закинул и сабли опричников.

— Маша, теперь вымой телегу. Холстина осталась?

— Половина почти.

— Вот ею и вымой как следует. Назад днём поедем, посветлу следы крови видны будут, потому старайся.

Я распряг мерина — пусть попасётся. Ноги предусмотрительно спутал.

Служанка принялась за дело — мочила холст, оттирала доски подводы. Я же рукой зачерпывал влажный песок с берега и оттирал низ подводы. Плохо, что стемнело, и лишь луна давала скудный свет.

Часа через полтора-два мы закончили.

Я сбросил сапоги и рубаху, закатал брючины, за шёл по колено в воду и оттёр руки, вымыл лицо. Маша немного поколебалась, потом отошла в сторонку, сбросила платье и голышом залезла в воду. Шумно поплескалась и вылезла.

Натянув платье на мокрое тело, она уселась на облучок.

— Чего теперь делать будем?

— Утра ждать. Ночью городские ворота закрыты, в город не пустят.

— Ох ты, беда какая — одна ведь Дарьюшка с отцом.

— Бог даст — выживет. К тому же утром надо телегу осмотреть — не осталось ли где крови.

Я посмотрел на луну — время было к полуночи. До утра далеко, надо немного вздремнуть.

Я залез в телегу, улёгся во весь рост, закрыл глаза. Может, бросить всё, берегом добраться до корабля — и гори оно всё синим пламенем? И чего мне так «везёт» на кромешников? Или это я такой, что неприятности ко мне липнут? Нет, корабль отменяется: деньги остались на постоялом дворе — сумма изрядная, я из-за них в Стамбуле сколько корячился, да и на охране корабля саблей помахал.

Послышался голос служанки:

— Тебе не боязно на телеге лежать? Кровь на ней!

— Бояться живых надо, Маша, а не мёртвых. Только живой может делать тебе пакость. А коли умер человек — воздай ему по заслугам. Доброго — схорони по христианскому обычаю, а плохого… на труп плохого плюнь и кинь в канаву, как падаль.

— Жестокий ты.

— Кабы не моя жестокость, хозяин твой, Илья, умер бы уже часов шесть назад, а с вами обеими кромешники поразвлеклись бы всласть да и животы бы вспороли.

— Ох, какие страсти! Холодно что-то стало, с реки прохладой тянет.

— Не надо было на мокрое тело платье надевать — замёрзнешь.

Я закрыл глаза. Надо обдумать ситуацию.

Телега немного качнулась, рядом со мной улеглась Маша.

— Холодно, совсем озябла. Не прогонишь?

— Места, что ли, жалко? Лежи, вдвоём теплее, может — удастся вздремнуть. Чую — день завтра колготной будет.

Однако ситуацию обдумать не удалось — волновала близость женского тела. Это сколько же у меня женщины не было? Я начал вспоминать. Ё-моё, да после временного переноса сюда вроде как и не было. Что-то я совсем плохой стал, то о деньгах, то о деле пекусь.

Соблазнять или уговаривать Машу не пришлось. Я ощутил женские пальчики на своих чреслах. Естество моё восстало, я завалил Машу на спину, задрал платье и набросился на неё, как голодный тигр на мясо. Маша лишь пискнула слегка от такого напора.

Когда я отвалился от женского тела, как клоп, насосавшийся крови, Маша прошептала:

— Мне тепло стало. Ты сильный.

М-да, не учёл я того обстоятельства, что женщины всегда тянутся к сильным, способным постоять за себя мужчинам.

В общем, ночка удалась на славу, Маша оказалась темпераментной особой, и проснулись мы, когда солнце уже встало.

Умывшись, я снова осмотрел телегу, не пропустив ни одной щели, ни одной доски. По-моему, телега была такой чистой только тогда, когда её сделали.

Теперь бы и покушать, да нечего.

Я поймал и запряг мерина, и мы отправились в город.

Чем ближе подъезжали к городу, тем больше мрачных мыслей лезло мне в голову. Не хватились ли опричники пропавших подельников? Знает ли их начальство, куда, в какой дом они пошли, или это было их самодеятельностью? Жив ли ещё Илья?

Городские ворота были давно открыты, и даже обычная в это время очередь из крестьянских возов перед ними уже рассосалась.

Вот и знакомый уже дом.

Я перелез через забор, открыл ворота, завёл коня с телегой во двор. Служанка сразу побежала в дом. Я же распряг коня и завёл его в конюшню. Зашёл в дом, вымыл руки и прошёл к давешнему пациенту.

— Здрав буди, Илья!

— И те… бе… то… го… же, — просипел пересохшими губами хозяин.

Я осмотрел повязку. Терпимо — сукровица есть, но крови нет. Пульс ровный. Надо же, выдюжил мужик. Загадывать рано, как пойдёт дальше, но начало обнадёживающее.

— Дарья, дай водички отцу — два глотка, не более.

Больной с жадностью припал к носику кувшина с водой.

— Ну-ну, будет, нельзя тебе более. Всему своё время.

— Пить охота.

— Конечно, охота, понимаю, но не всё сразу. Дарья, по два глотка через два часа воду давать будешь. Если уж сильно просить будет, намочи тряпицу, дай пососать. А кормить пока нельзя.

Илья махнул рукой, вернее — хотел, получилось слабо, но я понял, наклонился.

— Чего с этими?

— Дарья, выйди.

Дождавшись, когда женщина, капризно передёрнув плечиками, вышла, я сказал:

— Всех троих я во дворе твоём порешил. Трупы со служанкою твоею вывез за город на телеге и утопил в реке. Землю во дворе песком присыпал, следов никаких нет. Ты это хотел услышать?

Илья кивнул, на лице расплылась довольная улыбка.

— Ты кто?

— Лекарь, звать Юра. В Пскове никогда не бывал. Вчера первый день как здесь — и тут на тебе!

— Спасибо! За себя и за дочь спасибо. Видел я, как её сильничали, сделать только ничего не мог.

— Не разговаривай, лежи, набирайся сил. Ежели придёт кто из знакомцев, скажи — живот прихватило. А боле никому ничего не говори.

— Сам об этом просить хотел.

— Всё, потом поговорим — я утром и вечером приходить буду, пока не выздоровеешь.

Я вышел в коридор, ещё раз обговорил с Дарьей и Машей, как ухаживать за раненым и где меня найти, если будет нужно. Дарья помялась:

— А может ну его, постоялый двор? Перебирайся к нам — дом большой, места хватит, да и нам спокойней будет. Отец слаб, а я всю ночь от страха тряслась. Хоть ворота и заперты, а двери на доме нет — вчера выбили.

А, чёрт, и в самом деле. Мельком я отметил, когда заходил, что дверь висит не на петлях, а стоит рядом, прислонённая к стене.