Читать книгу "Культурный герой - Юлия Зонис"

Подобно всем основателям империй, Кир — или, в произношении тогдашних своих подданных, Куруш — был авантюристом. Кто еще, кроме авантюриста, может вообразить, что с горсточкой ободранных горцев завоюет Лидию, Египет и Вавилон? Как правило, никто, а ведь именно в этом — в усилии воображения — и заключается секрет победы. С воображением у Кира было все в порядке. Он очень тщательно воображал последствия своих поступков. Просчитывать он не умел. Воображать — запросто. Поэтому, давясь скрытым хохотом, он и запустил евреев обратно в Израиль и даже лично катал тележки на строительстве Храма. Он во всех деталях вообразил, какую бучу это поднимет через пятьсот лет. К тому же не следовало забывать о кризоргах, предположительных истребителях его расы и, в частности, любимого папочки. С кризоргами тоже надо было что-то делать. Вопрос в том — что, и главное — как?

Кир относился к истории двуногих прямоходящих, как селекционер относится к собственной грядке. Одержимый духом Мичурина, селекционер неистово полет сорняки и кросс-опыляет томаты, в надежде вырастить нечто… прекрасное. Возможно, яблоню, плодоносящую говорящими тыквами. У Кира не было подобных иллюзий насчет эволюции бесхвостых приматов. Говорящих тыкв или даже мыслящего тростника из них бы явно не получилось. Разве что брюква кормовая, обыкновенная. В некий момент идея с брюквой настолько захватила его, что он уже рассматривал возможные варианты скрещивания и манипуляции с хромосомным набором. К счастью или несчастью, брюква получилась сама по себе, а из бесхвостых приматов вышло то, что вышло. Кир долго размышлял, какое бы этим странным созданиям найти применение, и наконец остановился на идее Тапира, меда и пчел. Идея была тем соблазнительней, что даже особых усилий не требовала: бесхвостые прямоходящие сами с охотой влипали во все, во что можно было влипнуть, — и даже в то, во что совершенно нельзя.

Завыл шакал.

— Завоет шакал полнолунною ночью, — пробормотал Кир, прижимаясь к холодному камню.

— И что? — поинтересовался Рахмад.

— И ничего.

— А я думал, это часть вашего древнего стихотворного пророчества.

Кир хмыкнул:

— Это у вас все на стихотворных пророчествах помешаны. Я же суре Корана всегда предпочту старину Хайама:

Пей! И в огонь весенней кутерьмы

Бросай дырявый, темный плащ Зимы.

Недлинен путь земной. А время — птица.

У птицы — крылья… Ты у края Тьмы.

— Хайям был нечестивцем и распутником.

— Зато никогда не врал. Например: сейчас весна, от моей плащ-палатки остались одни дыры, и кроме тьмы я ни черта не вижу.

— Это потому, что ты держишь бинокль наоборот, Кир-эфенди.

— Черт. И вправду.

Кир перевернул бинокль и уставился на лагерь противника внизу, в долине. В лагере было темно и тихо — точь-в-точь кладбище за секунду до того, как задудит труба архангела. Тишина предвещала перемену, и сомнительно, что к лучшему.

— Одного я не понимаю, Кир-сахиб, — прогудел под ухом Рахмад.

— Чего же именно ты не понимаешь? — раздраженно ответил Кир.

Острые камешки впились ему в живот. Вообще лежка в скалах была крайне некомфортна. К тому же, спускаясь вечером по узкой тропке, он оступился и съехал вниз на пятой точке, разодрав штаны. Сейчас в дыру ощутимо поддувало. А ночи в горах холодные.

— Вот ты русский?

— Можно и так сказать, — уклончиво отозвался Кир, который был то ли криптонянином, то ли вообще койотом.

Есть ли у койотов национальность? Если счесть их культурными героями, то, наверное, есть — хотя у сиу Кир был вороном, у чероки — лисом, а в стране, далекой от Винланда, немало веков провел в виде лосося. В общем, вопрос только запутал его и разозлил еще больше. Он отложил бинокль и обернулся к Рахмаду.

— Говори уж, если начал.

— Ты русский. Там, внизу, — Рахмад ткнул пальцем в долину, — тоже русские. Их начальники, военные, русские. Твои начальники, военные, русские. Если прибегнуть к принципу бритвы Оккама, можно предположить, что это одни и те же русские начальники. Почему же русские начальники приказывают одним русским воевать с нами против других русских? И наоборот?

Кир помотал головой:

— Я потерял тебя где-то на бритве Оккама. Зря ты учился в университете, вот что я тебе скажу. Это снижает боеспособность.

Рахмад вздохнул и отвернулся. Запутанных глубин русской психологии он не понимал еще в Москве, когда четверо парней в Парке Горького попросили у него закурить и в ответ на вежливое «извините, не курю» избили ногами. В следующий раз, идя в Парк Горького, Рахмад специально захватил с собой сигареты. Когда парни подошли к нему на темной аллее и попросили закурить, он без лишних слов протянул им пачку. И что же? Его снова избили, теперь уже, правда, железным прутом. После этого Рахмад в Парк Горького больше не ходил, однако от попыток осмыслить вершины и пропасти широкой русской души еще не отказался. Наверное, поэтому она и называется широкой, думал Рахмад, что умом ее не понять и аршином не измерить. Интересно, что такое аршин?

— Что такое аршин, Кир-сан?

— Мелкокалиберная винтовка, — рассеянно ответил Кир, снова прикладывая к глазам бинокль. В лагере внизу зашевелились. Началось построение. Командир, чахлый лейтенантишка, отчаянно пытался выстроить свой батальон в ровную линию, что на пересеченной местности было почти невозможно. Наконец разобравшись, он отсалютовал вылезшему из палатки немолодому майору с чертовски знакомой Киру небритой харей. Майор, почесывая зад, гаркнул «вольно!» и отправился в нужник.

— Сейчас берем? — возбужденно прошептал Рахмад.

— Кого берем? Зачем нам этот козел вообще нужен? Вон кто нам нужен. — Кир ткнул пальцем в лейтенантишку.

— У этого звание старше, — резонно заметил Рахмад.

— Во. Точно. Поэтому он ни хера не знает. А нам нужно, чтобы знал.

— Ты зачем стену строишь, русский, а? Колючкой опутываешь зачем? Хочешь весь наш народ за этой стеной задушить? На выходе КПП, автоматчики, пулеметы, да? Или на стене пулеметы поставите, всех стрелять будете, женщин, детей, стариков старых стрелять будете? Почему правоверный к стене подойти не может, а? Луч установили такой, ваших не трогает, мусульманина бьет? Ничего, мы тебе покажем сейчас, кто кого бьет.

Голова лейтенантика мотнулась от удара и снова безжизненно упала на грудь. Из разбитого рта текла кровь.

— Старлей. Так точно! — прохрипел разбитый рот.

— Да он смеется над тобой, Рустам!

Здоровенный моджахед в выгоревшем хэбэ размахнулся и засадил кулак в живот лейтенантишке — засадил так, что, казалось, сомнутся сейчас хилые ребра и кулак вылезет с другой стороны. Подвешенный к невысокой алыче пленник закачался, как куль с мукой.

— Так точно, — выхаркнул служивый, — Старлей!