Читать книгу "Пасть - Виктор Точинов"

— Кстати, о Марине… Ты жениться, часом, не собираешься? Возможно, тебе, командированный ты наш, придется из Новосибирска сюда переехать. Не пойми меня неправильно, но из Конторы тебе надо уйти. По крайней мере на время охоты. Пока не закончится вся нынешняя свистопляска. Я же сам вижу, что ты разрываешься; и обязанности в Лаборатории придется передать другому человеку, кандидатуру подберем вместе. Получишь свободу рук и действий. Ну а деньги, сам понимаешь, останутся те же, даже побольше — надбавка за полевые условия. Нужно какое-то прикрытие, а тут легенда готовая, обкатанная, с нами никак не связанная… А закончим дело — разведешься и уедешь в Новосибирск. Если, захочешь. Потому что, сдается мне, работы за этими стенами нам надолго хватит. Как перспектива?

Перспектива Капитана не порадовала. Тут ему не просто руки развязывают, его и от Лаборатории дистанцируют, и если он, зачищая концы, крупно ошибется — спишут в расход легко и просто. И без ущерба для репутации. Мы такого не знаем. Маньяк-одиночка.

— Не грусти, — словно прочитал его мысли Генерал. — Это пока так, только наметки. Пошли лучше на Эльдаровича глянем. В последний раз. Может, заметим что необычное.

Необычного ничего не было. Труп как труп. Вчера живой, а сегодня мертвый. Ничего особенного, обычная смерть. Проблема не в наличии трупа, а в отсутствии в Лаборатории живого Доктора. А мертвых тел они навидались. Не о чем было говорить и раздумывать. Капитан подумал только о том, что уж если приспичит стреляться — так только из калибра 6.35 и только в рот, как Доктор. Из соображений эстетики. Крохотная пулька остается в голове, не пробив изнутри череп. Мозги не загаживают половину комнаты, и божедомам работы меньше, дабы привести в достойный вид для похорон…

Словом, эстет был покойный, самый настоящий эстет…

На лабаз старик взобрался за час до заката. Впрочем, в июне под Ленинградом (он называл город только так — по старинке) закаты понятие относительное. Темнеет неохотно, словно кто-то медленно, капля за каплей, капает черную тушь в ведро с водой…

Он сидел неподвижно, положив рядом ружье со взведенными курками — старая двустволка-горизонталка, еще курковая, подарок от командования к двадцатипятилетию службы. На самом деле ружье можно было смело считать Одноствольным — левый ствол из четырех выстрелов давал три осечки. Что-то случилось с механизмом, что-то износилось за долгие годы, а разбирать и чинить сейчас времени не было. Патроны, снаряженные волчьей картечью, он вложил в оба ствола — вдруг и левый выстрелит. Сидел, ждал. Темнело.

Дневные звуки смолкали — их не замечаешь, пока они есть, но стоит им исчезнуть — тишина давит, обманчивая ночная тишина, состоящая из тысяч звуков-фантомов, звуков-призраков…

…Затихало чоканье дроздов, мелкие пичуги испускали последние трели — и замолкали до утра. С тоненьким цвиканьем протянул низко над мелколесьем вальдшнеп — летали еще последние. Зря, брат, стараешься, подумал старик о нем сочувственно, не найдешь уже себе самку, все на гнездах, яйца насиживают! Над головой, высоко в ветвях ольхи, захлопало, заворочалось — устраивались на ночлег вороны.

Все шло как обычно, как в ожидании многих ночных охот в его жизни… И все совсем по-другому. Впервые он охотился в шестьдесят восемь лет, и впервые сердце при этом стучало так — не бойким перестуком, в радостном возбуждении скорой схватки и, даст Бог, победы, нет, сердце билось тяжело, и неровно, словно задумываясь на мгновение после трех-четырех ударов — продолжать или бросить смертельно надоевшее за долгие десятилетия занятие. Он привык к такому в последний год, даже и не задумывался сходить к врачу, сделать кардиограмму — сколько отмерено, столько отмерено, лучше дожить и умереть в своем доме, а не на казенной больничной койке.

Стрелки командирских часов крохотными светляками ползли к полуночи. Рваным зигзагом прочертила темноту летучая мышь — он вздрогнул, оторвавшись на мгновение от напряженного высматривания. У воронки — ни звука, ни шевеления. Но он чувствовал — если гости и будут, то скоро, в течение ближайшего часа. Под утро на таких охотах дичь является редко. Но бывает всяко.

Издали покатился разнокалиберный перелай собак. Старик насторожился, прислушался — в поселке кого-то или что-то учуяли. Со стороны Редкого Кузьмина, из-за ограды одной из вилл, откликнулся мощный, басовитый голос — гавкнул раза три и замолк, не желая участвовать в плебейской сваре.

Ноги затекли, он их почти не чувствовал, но не менял положение, ежесекундно готовый к выстрелу. Он не испытывал ненависти к тем, кого сейчас будет убивать. Ни малейшей. Даже после вчерашней истории с коровой. Нельзя ненавидеть того, в кого стреляешь — рука дрогнет, обязательно промахнешься.

Опять же, что волки, что собаки — Божьи твари, тоже есть хотят. Что поделать, если природа у них хищная, И если они выбрали не ту корову. Не надо их ненавидеть. Их надо просто убить — выполнить неприятную и нелегкую работу.

Старик ждал.

Глава VII

Поминки были совсем простые: на столе стояла банка «эликсира жизни» на основе медицинского спирта, за столом сидели Эскулап с Капитаном. Эскулап разлил по второй и провозгласил незамысловатый тост:

— Ну, чтоб земля ему была пухом! Точнее, чтоб кремационная печь была… была… блин, чем бы она ему была бы, а? Короче, гори спокойно, дорогой товарищ… Они выпили, не чокаясь лабораторными мензурками (удобная, кстати, тара с делениями — пьешь и видишь, как приближаешься к своей норме). Капитан глотнул осторожно — чистого алкоголя в зелье процентов семьдесят, а то и больше, остальное — сахар и всевозможные добавки, приданные приглушить и замаскировать убойную крепость.

Эскулап, который не признавал слабых напитков, — а к таковым он относил все не дотягивающее до шестидесяти градусов — и чья глотка давно загрубела от подобных собственноручно приготовляемых коктейлей, — Эскулап пил медленно, с видимым удовольствием и не торопился тянуться к закуске. Он погладил банку, предосторожности ради украшенную узкой красной наклейкой «ОСТОРОЖНО: ЯД!», и сказал то, что на поминках говорить вроде и не полагалось:

— Хороший был парень Витя. Но — слабак! И дурак, если по большому счету…

— Потому что застрелился? — осторожно спросил Капитан и налил еще по одной.

Похоже, сейчас Эскулапа потянет на умные разговоры. Интересно будет послушать. Последнее время народ в Лаборатории зажат и молчалив; те, кто знает, — потому что знают, кто не знает — поддавшись общей атмосфере тревожного и подозрительного ожидания. Записи прослушки совершенно неинтересные, короткие деловые фразы, ничего лишнего, ничего личного, никакой возможной зацепочки…

Но Эскулапу на все плевать, он прет по жизни, как носорог по джунглям, ни на кого и ни на что не оглядываясь, уверенный в себе, в своих силах, в своей необходимости и незаменимости.

— Да нет, при чем тут это… Где, когда и как уйти из жизни — сугубо личное дело каждого. Одним нравится цепляться до конца, до прогнивших насквозь внутренностей, до вставных челюстей, до капельницы в вене и подкладной утки в кровати… Другие предпочитают добровольно избавиться от таких прелестей. Но мы жалеем или осуждаем почему-то только вторых…