Читать книгу "Самосвал - Владимир Лорченков"

Вот и все, что рассказало мне ваше сновидение.

Итак, Егор, сон ваш многозначен, как жизнь, сон ваш многоуровневый, как Вавилонская башня, сон ваш очень и очень сложный. Но разве женщины не во сне бывают простыми?

Искренне ваш, сотрудник астрологической службы “Опиния”, Маг Второго Круга, магистр Академии Солнца, обладатель официальной лицензии толкователя снов (номер 453473937, Регистрационная Палата РМ), Владимир Лоринков».

* * *

Всю ночь я сижу на балконе, глядя на автомобили под домом. Приезжают и уезжают. Минуту порычат, и нету — они светящаяся точка наверху. Совсем как люди, решаю я. Мы с Матвеем любим сидеть напротив дома через дорогу в беседке с розами и глядеть на автомобили. Часами смотрим. А когда беседка занята, мы глядим на дорогу с балкона.

У нас тут оживленное движение. Я даже беспокоился насчет того, что не смогу объяснить Матвею, как важно переходить дорогу только на зеленый свет. Бог мой. Я из-за этого даже сам стал переходить только на зеленый. Ну, чтобы подавать пример. Делай не как я говорю, делай как я делаю. Основы хорошего воспитания, не так ли? Все коту под хвост. Из комнаты что-то доносится. Я замираю. Нет. Сопит. Я тянусь к сигарете, хоть и бросил курить после рождения сына. Потом передумываю. Четыре утра. Автомобили проносятся изредка, но быстро.

Дневник Оксаны я хотел сжечь, но потом подумал и решил, что это было бы пафосно. Картинно и не по-настоящему. В конце концов, слова — это всего лишь слова. Оставить его дома я тоже не хотел, поэтому просто выбросил тетрадь на мусорную свалку. Прости меня, Оксана, за все. Я на тебя зла тоже не держу. Я подсчитываю оставшиеся деньги, и, получается, не все потеряно. Есть еще десять тысяч. Что делать? Подумаю об этом завтра. Все-таки они дали мне два дня, не так ли?

Я иду в ванную и лежу там до рассвета. Выхожу, успеваю высохнуть, а потом неожиданно, как всегда, будто батарейка заработала, вскакивает Матвей и сразу бежит на кухню. За кастрюлей. Это теперь наша лучшая игрушка. Я выпрямляюсь, и меня осеняет. Точно! А ведь и правда, выход-то напрашивался. Сам собой. Хрен они нас поймают, сынок. Матвей ударяется мне в колени и, весело гогоча, пытается оттолкнуть папашу с пути.

— Доброе утро, — говорю я.

— Де е! — говорит он.

— Искупаем Матвейку? — спрашиваю я.

— Бульбуль! — смеется он и бежит уже в ванную.

— Помоем Матвейку, — говорю я.

— Искупаем всего.

— Помоем головку, — пою я.

— Спинку и ножки, — тру я ребенка.

— Искупаем. Дадим кораблик.

— Вынем из ванночки, — обертываю я его полотенцем.

— Вытрем.

— Оденем.

— Накормим.

К двенадцати мы уже поиграли, и пора спать. Матвей берет маленький плед, Пузика — мягкую игрушку, человечка, похожего и на инопланетянина, и на Матвея — и семенит к дивану. Я открываю духовку и вынимаю оттуда сковородки.

— Умница, — говорю я.

— Мека умице! — говорит он.

И укладывается на подушку. Я тщательно закрываю окна, чтобы не сквозило. Закрываю все двери в комнатах. Все как обычно. В полдень мы раздеваемся и ложимся. Матвей сопит и закрывает глазки. Притворяется. Я открываю газовый вентиль. До отказа. Открываю дверь на кухню и ложусь рядом с Матвеем. Он открывает глазки и улыбается.

— Матвейка любит папу? — спрашиваю я почему-то.

Мальчик вдруг прижимается ко мне что есть силы и обнимает за шею. Я прижимаюсь к нему щекой.

— Сёка, — говорит Матвей, — сё-ё-ё-ё-ка.

— Ага, щека, — говорю я.

— Обними папу покрепче, — говорю я.

— Я тебя люблю, — говорю я.

— Правда люблю, — говорю я.

— Закрывай глазки, — говорю я.

— Закрывай глазки, — говорю я.

— Не балуйся, — говорю я.

— Не подглядывай, — говорю я.

— Ты уснешь, — говорю я.

— А мама потом придет, — обещаю я.

— Закрывай глазки, — говорю я.

— Ну же, — говорю я.

— Извини, — говорю я.

— Я тебя очень, очень-очень, — начинаю я.

— Люблю, — говорю я.

— Прости, что повторяюсь, — говорю я.

— Я люблю тебя, — говорю я.

— Сынок, — добавляю я почему-то.

И понимаю, что у меня и правда был сын. Оказывается, у меня был сын. И, оказывается, это было здорово.

— Спи, любовь моя, — говорю я и закрываю глаза сам.

— Спи.

Матвей прижимается ко мне еще сильнее, и мы засыпаем. А потом умираем. Быстро. Нам не больно.

Ведь мы вместе.

Словарь Оксаны

«Несмотря ни на что, я хочу родить ребенка. Моего ребенка. Надеюсь, что хоть это Его исправит. Хотя, чего уж там, Его не исправит ничто, Он безнадежен, и отцом, я уверена, Ему не быть, ни хорошим, ни даже плохим. Он просто не отец и все тут.

Он постоянно храбрится, но на самом-то деле Он неудачник. И я это знаю. Он знает, что я знаю. Может быть, именно поэтому Он не хочет видеть во мне человека и старается обойти такой необходимый для супругов момент, как обычное общение. Я хочу родить ребенка, но я боюсь, потому что мне придется тянуть двоих, а я и так надорвана. Тащить семью придется мне. Что ж. Дело не в деньгах, а в вещах куда более важных. В любом случае, я уже решила. Мне все равно, от кого рожать. Как получится.

Я не хотела плакать. Я хотела быть счастливой. Не думать о плохом. Радоваться каждому дню. Не просыпаться, скуля как собака, больная неизлечимой болезнью, которая не понимает, что с ней, и которой страшно, адски больно, но усыпить которую некому, потому что собака ничья. Я хотела радоваться дню и протягивать руки рассвету. У меня не было всего этого. Я получила Его, мое проклятие, и свет в моих глазах померк.

Ничего, ты не узнаешь об этом, мое дитя.

Я надеюсь, что моему ребенку будет суждена долгая и счастливая жизнь. Маленький комочек, которого еще нет. Я сделаю все, чтобы ты был счастлив. Чтобы ты не знал той боли, которую постоянно испытывает твоя мать. Мы с тобой будем не разлей вода. Мы будем счастливы. Будем много смеяться, будем неразлучны и всегда вместе. Я буду для тебя Солнцем, и ты будешь для меня Солнцем. У тебя в жизни будет много радости и веселья. Ты будешь маленьким веселым человечком, который — возможно, первым, кому это удастся из мужчин — подарит мне не омраченную болью радость бытия. Я уже знаю, как назову тебя.