Читать книгу "Храм украденных лиц - Екатерина Красавина"

— Что? — Маргарита Александровна снова пролистала каталог. — Сложная натура. Хорошо владеющая собой. — Она прищурилась. — А вот это уже любопытно!

— Что? — встрепенулся майор.

— Мифологический цикл. — Гадалка тихо рассмеялась. — Да, кажется, теперь многое понятно.

— Скажите, что вы там нашли? Я вчера весь вечер рассматривал ее произведения вдоль и поперек и ничего не нашел.

— Если я вам объясню, вы поймете, как это просто.

— Не надо. Дайте я попробую сам.

Губарев взял в руки каталог и буквально впился взглядом в репродукции.

— Нет. Не вижу ничего. Втолкуйте мне. Как годовалому младенцу. Без вашей помощи я — пас.

— Вы хорошо знаете мифологию?

— Более-менее.

— Смотрите: здесь вариации на тему трех мифов. Парис перед тремя богинями. Диана, преследующая юношу, который подглядывал за ней. И Одиссей у нимфы Каллипсо. Обратите внимание на одно обстоятельство: везде женщина довлеет над мужчиной. Посмотрите, какими изображены женщины. Решительными, смелыми. — Губарев всмотрелся. Да, действительно: резко очерченные черты лица, жесткие складки у рта, твердый взгляд. Энергия, бьющая ключом.

— Согласен. И что?

— А мужчины? Везде этот молодой юноша с виноватым выражением лица. Даже Одиссей выглядит на картине не зрелым мужем, а молодым человеком.

— Так. Верно.

— Получается, что в жизни Дины Александровны была ситуация, когда она соблазнила молодого человека, который мучается из-за этого угрызениями совести.

— Вот оно что, — протянул Губарев. — Похоже на правду. Бывшая подруга Лактионовой сказала, что у Дины Александровны есть любовник. Она стала свидетельницей одного телефонного разговора. Хотя…

— Что «хотя»?

— Мне в это верится с трудом.

— Почему?

— Не знаю. Мне кажется… кажется, — запнулся Губарев, — она другая.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. В Дине Александровне есть нечто, что не позволяет ей попадать в банальные и пошлые ситуации.

— Вы правильно меня поняли.

— Но вы забываете, что любая женщина — бездна. Незаурядная женщина — бездна вдвойне.

Маргарита Александровна еще раз всмотрелась в фотографию Лактионовой. А затем сказала:

— Мне думается, что она вообще не создана для любовных треволнений. Слишком честолюбива. Или самолюбива.

Наступило молчание.

— Простите, я не предложила вам кофе.

— Не откажусь.

— Минутку.

Маргарита Александровна вышла. А через несколько минут появилась с маленьким подносом, на котором стояли две чашки с кофе и сахарница.

— Не знаю, сколько вам класть ложек сахара.

— Одну.

— Я помогла вам?

— Да. Но… здесь все так запутано.

Снова наступила пауза. Губарев испытал неловкость. Говорить об обыденных вещах с Маргаритой Александровной он не мог. А тема разговора была исчерпана.

— На улице похолодало, — наконец брякнул Губарев и чуть не покраснел от этой стандартной и банальной фразы.

— Погода — как спасительный круг, брошенный утопающему, — улыбнулась гадалка.

— Это точно. — Он залпом выпил кофе и встал. — Ну, я пошел. Спасибо.

— Звоните, если вам что-нибудь будет нужно.

— Еще раз спасибо. На улице майор поежился. Резкий ветер пытался забраться к нему за шиворот и обдать холодом. Все сходилось один к одному. Дина Александровна и ее любовник. Юноша, соблазненный зрелой женщиной. Но почему — чувство вины? Разве сегодня кого-то этим можно удивить? Просто смешно. Откуда эта вина? Молодой любовник по имени Дима. Димочка… И вдруг он остановился и присвистнул от неожиданности. Конечно! Как же он не догадался об этом раньше! Этот любовник — сын Лактионова. Отсюда и чувство вины. И даже в чертах лиц древнегреческих героев было определенное сходство с Лактионовым-младшим. Пусть отдаленное. Но было! Этот пассаж был вполне в духе Дины Александровны. Но что это? Минутная блажь? Каприз? Вспышка истинной страсти? Губарев шел по улице, не замечая, что он идет по лужам. Наконец он остановился и покачал головой. Дело приобретало совсем скверный оборот.

Олег оказался необыкновенно интересным человеком. Он знал абсолютно все. По крайней мере, так думала Надя. Она же с ужасом обнаружила, что не знает почти ничего. Она не знала современные рок-группы вроде «Уматурман», не знала модных писателей, таких, как Мураками или Кундера. Не знала, что сейчас все увлекаются стилем винтаж и что дайкири — это коктейль, а не название философского течения.

— Ты что, приехала в Москву недавно? — поддел ее Олег, когда она в очередной раз призналась, что не понимает, о чем он говорит.

— Да, — соврала Надя.

— Где же ты жила раньше?

— В… Электроуглях.

— Под Москвой?

— Да.

— Но там же тоже много продвинутой публики.

— Я ухаживала за старой бабушкой.

Одна ложь громоздилась на другую. Но не могла же Надя сказать правду, что она жила совершенно одна. В замкнутом мире. В четырех стенах. На работе она общалась только по делу, не стараясь с кем-то сблизиться или подружиться. Все проходило мимо нее. Как в тумане. Теперь она изо всех сил старалась наверстать упущенное. Покупала пачками книги и жадно прочитывала их, смотрела телевизионные программы, которые рекомендовал ей Олег, пролистывала глянцевые журналы в поисках модных новинок. Она жила в новом, непривычном для себя ритме, который пьянил и будоражил ее. Надя не узнавала саму себя.

Когда Олег пригласил ее к себе домой, ей стало невыносимо страшно. Она занервничала и запаниковала. Он жил с матерью. Но в тот день мать уехала к сестре в другой город. «Как я скажу ему, что я еще девственница, — вертелось у Нади в голове. — Вдруг это его оттолкнет и напугает…»

Олег жил в просторной двухкомнатной квартире в районе метро «Октябрьская».

— Какие высокие потолки! — воскликнула Надя, оказавшись в коридоре и поднимая голову вверх.

— Старый дом. Это дедушкина квартира. Он получил ее еще в сталинские времена.

— Кем же он работал?

— В Наркомате тяжелого машиностроения. Был крупным начальником. Да ты не стой в коридоре, как бедная родственница. Проходи! — он обнял ее за плечи и подтолкнул вперед. — Сначала на кухню. Я приготовил утку по-пекински. Да что с тобой сегодня? — спросил Олег, всматриваясь в нее. — Заболела, что ли?

— Нет.

Утка была очень вкусной, но у Нади кусок застревал в горле. Она сидела как на иголках и ничего не могла есть. Ей казалось, что еще немного — и она разрыдается прямо за столом.