Читать книгу "Голос бездны - Андрей Ветер"

– Это сам Когтев, – едва слышно сказал Сергей Артёму.

– Если не ошибаюсь, вы – тот самый Сергей Лисицын? – Когтев остановился в полушаге от журналиста и протянул руку. – А меня, как вы наверняка уже догадались, зовут Михал Михалычем.

Сергей пожал протянутую руку и представил Артёма Шаровика. Когтев одарил юношу точно отмеренной улыбкой, но более не уделил ему ни единого взгляда. Каждому своё место. Артём растерянно и смущённо отступил в сторону. Он был юн и ещё не привык делить людей на касты, и в душе его всколыхнулась обида.

Из глубины зала неслись звуки струнного квартета.

– Давно мечтал познакомиться с вами, Сергей Владимирович. – Когтев посмотрел в глаза Лисицыну. – Вы позволите называть вас просто Сергей?

– Буду польщён.

– Замечательно. Вы любопытны мне вашим размахом, вашей силой. Мне давно хотелось сойтись с вами. Нет, не в смысле дуэли или чего такого, а по дружбе. – Когтев обнажил белые зубы в широкой улыбке. Его тщательно выбритое лицо пахло терпким лосьоном. – Вы популярный, модный, но опасный человек, Сергей. Я читал ваши статьи и скажу вам не ради лести, что это могучие работы. Вы не кусаетесь, как большинство журналистской братии, а грызёте насмерть. Если кто попадает под ваше перо, то легко не отделывается… Каламбур получился – попасть под перо… Никого-то вы не щадите, всех потрошите на потребу публике. Вас, Сергей, все эти люди, – Когтев повёл тростью вокруг, – боятся не меньше, чем настоящего мафиозного короля. А вам-то самому не бывает страшно?

– Чего мне опасаться?

– Я полагаю, что многие сильные мира сего имеют на вас зуб за ваши публикации.

– Михал Михалыч, вы же прекрасно понимаете, что я никому не причиняю вреда. Я никогда не лезу в святая святых… Конечно, у многих появляется некоторое волнение после моих статей, не спорю, но волнение, скорее, нравственного порядка. А разве это может испугать, как вы изволили выразиться, сильных мира сего? На то они и сильные, чтобы перешагивать через общепринятые моральные устои. Одним словом, я не ищу неприятностей. У меня твёрдая установка: мой хлеб – жареное, но не настолько, чтобы сгореть на материале. Я никогда не касаюсь криминала. Я лишь философствую, морализирую.

Когтев улыбнулся и похлопал Лисицына по плечу:

– Согласен, согласен, но давайте забудем о делах. Я хотел бы представить вас моей жене. В лицо вы наверняка знаете её.

– Кто же не видел знаменитых фотографий Ксении под холодным водопадом или среди слоновьих бивней? Но лично мы не знакомы, так что я с удовольствием.

– Чёрт возьми, куда-то она подевалась? – Когтев подозвал широкоплечего парня в накрахмаленной белой рубашке с чёрной полоской узкого галстука на груди. – Митя…

– Слушаю, Михал Михалыч, – Митя вопросительно наклонил коротко остриженную бычью голову на здоровой, как дубовый ствол, шее.

Когтев перебросился с ним неслышными короткими фразами и повернулся к Лисицыну.

– Сергей, моя супруга куда-то отлучилась, я представлю её вам как только она появится, – он сложил губы в любезной улыбке и добавил: – Прошу вас, наслаждайтесь угощениями.

Лисицын понимающе кивнул и неторопливо двинулся через многолюдный зал, сверкающий золотом вечерних туалетов, в сторону длинного стола, намереваясь полакомиться чем-нибудь изысканным.

* * *

Год назад двадцатидвухлетняя фотомодель Ксения Литвинова вступила в законный брак с крупнейшим финансовым воротилой Когтевым и взяла по этому случаю его фамилию. Она была молода, избалована стремительной славой, причиной которой был вовсе не скрытый в сердце талант, а её исключительные природные данные и бесконечная раскованность перед пристальными взглядами фотообъективов. Она без колебаний приняла предложение Когтева стать его женой, ни минуты не сомневаясь, что за спиной такого мужа ей будет обеспечен комфорт и вообще всё, что она сможет пожелать. Знала она и то, что перед Когтевым ей придётся изображать преданную кошку, откликаться на голос его похоти в любое время суток и выходить вместе с ним на публику в качестве куклы ослепительной красоты, когда Когтев этого потребует. Это было оговорено, и Ксения помнила об этом. Помнила, но забыла в ту самую секунду, когда к ней прикоснулись однажды ладони Павла Шеко. Этот скульптор, как бы невзначай дотронувшийся до неё, произнёс:

– Отдохнула бы ты немного. Я же вижу, насколько тебе тяжело держаться в одном и том же положении…

Вот уже второй месяц подряд Ксения встречалась с молодым и очень модным скульптором Павлом Шеко. То есть позировать ему она начала гораздо раньше, но последние их встречи носили отнюдь не творческий характер.

Он трудился над Венерой. Работал истово, как и все по-настоящему талантливые люди. Сначала лепил из глины, затем принялся за мрамор. Он всегда взирал на своих моделей без эмоций, его физические чувства будто отключались на время работы. И вдруг он влюбился. Как-то сразу. Что-то внутри обдало его жаром ни с того ни с сего. Раньше он смотрел на Ксению и не испытывал ничего, кроме азарта мастера. Но однажды Павел увидел её глаза, их жгучий зелёный цвет. Он никогда не смотрел в глаза своим моделям, он любил камень, а камню не нужны глаза, ему требуется фактура кожи, тяжесть мускулатуры, изгибы тела. Когда камень начинал приобретать сходство с живым оригиналом, Павел начинал хотеть свою скульптуру – именно изваяние, а не модель. Оставаясь один, он гладил холодные формы пальцами, ласкал каменные груди и волосы ладонью, прижимался лбом к гранитным и мраморным ногам. И вдруг – чёрт его дёрнул заглянуть в эту дикую кошачью зелень женских глаз! – он испытал глубокую саднящую боль в сердце. Он даже легонько застонал, и Ксения, стоявшая во всей своей обнажённой красе на деревянном пьедестале, в испуге присела на корточки, придвинувшись к Павлу. И его бросило в жар. Впервые он захотел свою модель, позабыв о белом бескровном камне, где таилась непроявившаяся ещё форма женского тела. С того дня Павел Шеко работал медленнее, чаще давая Ксении отдыхать и больше времени растрачивая на разговоры. Неделю спустя девушка ответила ему взаимностью. Мастерская, пахнущая глиной и гипсом, превратилась в любовное гнёздышко молодых людей, забывших о всякой предосторожности. Чёрная тень Когтева кружила над влюблённой парочкой, сужая круги, сверкая чёрными орлиными глазами. Кружила, чтобы вонзиться блестящими чёрными шипами когтей в молодую кожу, чтобы вспороть её, пустить алые струи крови, выпотрошить всё до последней жилки.

В самом начале супружеской жизни Ксения услышала спокойный голос Когтева.

– Я понимаю, что ты будешь погуливать, Ксюша, – сказал он ей, лёжа в постели. – Не думай, что мне это приятно, но я не намерен держать тебя под замком. Глупо было бы даже мечтать об этом. Я и не буду пытаться. Но не дай тебе Бог выпустить свои чувства из-под контроля и полюбить кого-то. Твоё сердце принадлежит мне, и только мне. Не забывай о своём месте. Если ты нарушишь наше соглашение, пощады не жди. Твоё нежное обаяние не спасёт тебя, Ксюша…

Увлёкшись Павлом Шеко, Ксения нарушила договор. День юбилея Михаила Михайловича Когтева совпал с наивысшей точкой нетерпения молодых влюблённых. Они не виделись два дня, сердца их клокотали, благоразумие отказывалось служить им. Для свидания они выбрали наихудший из всех возможных дней.