Читать книгу "Тёмный рыцарь - Пол Догерти"

Эдмунд от волнения заерзал на стуле, когда дверь в зал отворилась. Вошли Монбар и магистр английской конгрегации ордена Босо Байосис в сопровождении двух телохранителей. Они заняли места у дальнего конца стола. Великий магистр щелкнул пальцами, и телохранители удалились вместе с большей частью свиты. Остался лишь один писец, длинные волосы которого обрамляли бледное худое лицо; в руках он держал подушечку. По знаку Великого магистра писец торжественно прошествовал через весь зал, подобно церковному служителю, священнодействующему в храме, и положил подушечку перед де Пейном. На подушечке покоилась икона. На первый взгляд — совершенно обычная, такую можно встретить в любой греческой церкви. Она изображала искаженное мукой лицо распятого Спасителя: нечеловеческое страдание, запятнанные кровью и слипшиеся от пота волосы, глаза почти закрыты, рот открыт, словно истязаемый ропщет на страшные мучения, в лоб впиваются шипы тернового венца. Де Пейн во все глаза смотрел на священную реликвию, стараясь подавить невольную дрожь. Он краем уха слыхал, что это подлинное изображение распятого Христа, что именно эту икону истово почитают высшие руководители ордена. Монбар звонким голосом повелел ему коснуться иконы и принести клятву: все, что он здесь сейчас услышит, будет им сохраняться secretissime — в наистрожайшей тайне. Де Пейн повиновался. Майель и Парменио также принесли клятву, и писец удалился. Монбар, сложив ладони вместе, внимательно рассматривал де Пейна, время от времени переводя взгляд то на Парменио, то на Майеля. Он открыл было рот, собираясь заговорить, и тут же замер, склонив голову, словно в молитве просил Бога вразумить его. Де Пейн совершенно ясно расслышал, как Великий магистр прошептал слова: «Veni Creatus Spiritus».[72]

— Так лучше всего. — Монбар вскинул голову. — Да, лучше всего, если вы услышите истину собственными ушами. — Он обернулся к двери, крикнул, и незамедлительно явился тот же писец. Монбар прошептал что-то ему на ухо, тот рысью выбежал из зала. В коридоре раздались громкие шаги, и в зал вошел человек в развевающемся орденском плаще, рослый, с гладко выбритыми лицом и головой, натертыми к тому же благовонными маслами.

— Глазам не верю! — прошептал Майель. — Это же Ричард Беррингтон!

От крайнего изумления де Пейн вздрогнул, а Беррингтон между тем поклонился Великому магистру и Босо Байосису, затем опустился на предложенный ему стул по правую руку от них. Он улыбнулся де Пейну, а Майелю кивнул, как старому знакомому. Первое, что бросилось в глаза де Пейну, — этот рыцарь с резкими чертами лица ничем не напоминал свою сестру, Изабеллу Прекрасную, встреченную де Пейном в Иерусалиме. Взгляд Ричарда Беррингтона был колючим, а лицо с широкими скулами, тонкими губами и выступающим подбородком хранило суровое выражение. Настоящий воин, сделал вывод Эдмунд, грозный противник, поджарый, мускулистый, быстрый в движениях. Де Пейну он напомнил волка.

— Братья, владыка! — Беррингтон снова поклонился сидевшим во главе стола. — Как хорошо, как радостно жить братьям вместе! — произнес он нараспев формулу вежливости, принятую у тамплиеров как приветствие.

— Рассказывай! — Голос Монбара прозвучал резко, что контрастировало с мягкой манерой Беррингтона. — Поведай нам, брат, как было дело и что тебе о том известно. — Великий магистр обеими руками потер лицо. — Я внимательно прочитал записи из нашего архива. И я уже слышал твои слова. Лучше всего будет, если ты сам расскажешь братьям обо всем.

Беррингтон вперил тяжелый взгляд в Парменио, потом выразительно посмотрел на Монбара.

— Ему вполне можно доверять, Ричард. Он принес клятву.

— В этом деле он с нами наравне, — проскрипел Босо Байосис.

До сей поры английский магистр напоминал изваяние. Невысокого роста человечек с огромным животом, пучеглазый, со свисающими жидкими прядями седых волос — впрочем, борода и усы у него были ухожены и отливали серебром. Де Пейну уже приходилось с ним встречаться. Босо казался человеком беспокойным, глаза так и стреляли в разные стороны, а нижняя губа непрестанно подрагивала. Он явно нервничал, не зная причин, по которым его вызвал из Лондона Великий магистр, погибший в кровавой схватке за стенами Аскалона.

Пока Беррингтон вполголоса благодарил магистра Босо, де Пейн бросил быстрый взгляд на своих товарищей. Майель сидел, понурив голову, впившись пальцами в крышку стола. Парменио не сводил глаз с Беррингтона, который ждал разрешения начать рассказ.

— Прежде всего, Ричард, хотя все мы братья во Христе, — заметил Монбар, — не все присутствующие здесь знают тебя.

— Я родился, — заговорил Беррингтон, — в Брюэре, в Линкольншире; второй сын владетеля поместья. Служил в войсках разных баронов, в том числе у Мандевиля, графа Эссекса, а потом решил отправиться в заморские земли. Моя сестра, — тут он улыбнулся де Пейну, — согласилась путешествовать вместе со мной. В Иерусалиме вступил я в Орден рыцарей Храма. Моим наставником стал владыка Тремеле. Как вам, должно быть, известно, я нес службу в гарнизонах нескольких замков, прежде чем меня снова призвали в Иерусалим и возвели в ранг старшего рыцаря. Во многих битвах сражался я под знаменами Великого магистра. — Беррингтон умолк и облизнул губы.

Монбар поднялся со своего места, передал Беррингтону графин с водой и кубок, который тот поспешно наполнил и сделал глоток.

— Ты упомянул свою сестру, — воспользовался паузой де Пейн, — высокородную Изабеллу. Да, она мне знакома. Только разве не грустно ей было в Иерусалиме, совсем одной?

— Нет, брат. — Беррингтон покачал головой. — Она вместе с другими дамами и девицами жила в бенедиктинском монастыре, что близ Ворот Ирода. Владыка Тремеле был весьма любезен — он предложил ей для проживания маленький домик в северной части города. У нее были собственные средства, полученные по наследству, а я позаботился о том, чтобы она ни в чем не нуждалась.

— В прошлом году, на исходе лета… — настойчиво подсказал Монбар, метнув на де Пейна сердитый взгляд: отступление в рассказе явно пришлось ему не по душе.

— В прошлом году, на исходе лета, — подхватил Беррингтон, — на самой Храмовой горе, да и в других кварталах Иерусалима, стали происходить чудовищные убийства. Убивали молодых женщин, а тела обескровливали. Что ж, Иерусалим влечет к себе праведников, но поселяются в нем и исчадия ада. Поначалу городские власти решили, что это какой-то безумец затеял свою собственную нечестивую войну, потому что все жертвы были мусульманками, однако же потом стали находить и убитых христианок. Поползли смутные слухи, связывавшие эти убийства с чернокнижием, колдовством, темной магией, с ведьмами. Стали высказывать подозрения вслух. Жила там одна ведьма, некая Эрикто, возможно, родом из Англии; она незадолго до тех событий объявилась в Иерусалиме и погрузилась в пучины запретного знания. Патриарх Иерусалимский и градоначальник пообещали вознаграждение тому, кто ее поймает, но Эрикто, должно быть, сам черт помогал: почти никто и никогда не мог ее увидеть, разве что мельком, она умела менять обличье, как оборотень, — так ее и не поймали. И все же, — рассказчик запнулся, — ходили упорные слухи, что ее замечали у подворья нашего ордена, а то и видели, как она входила на само подворье. Шептались и о том, что здесь замешан некий рыцарь, хуже того, что в наши ряды просочились адепты тайного братства чародеев. И опровергать эти слухи было трудновато — в первую очередь, из-за Генри Уокина. За ним давно уже ходила зловещая слава, поговаривали, что он то и дело отлучался в город, якшался с торговцами живым товаром, посещал бордели, притоны разврата, питейные лавки, а также бани, кишащие продажными девками. Ничего сверхъестественного, ничего такого, что позволило бы выдвинуть против него серьезные обвинения, но сплетники все настойчивее твердили, будто Орден рыцарей Храма связан с чародейством. — Беррингтон вскинул руку. — Разумеется, против наших братьев и раньше выдвигались такого рода обвинения. Наши писцы и богословы изучают тайные знания, накопленные и евреями, и арабами, а такие занятия весьма тревожат некоторых прелатов нашей Святой матери-церкви. На сей раз, однако, обвинения были серьезными, причем в связи со всем этим неизменно упоминалось имя Генри Уокина. Владыка Тремеле спросил совета у меня как старшего по рангу из всех английских рыцарей в Иерусалиме. Обыскали келью Уокина. У него там были сундуки и ящики с потайными отделениями, и в них нашлось достаточно доказательств, чтобы повесить его или сжечь, да не один раз.