Читать книгу "Разделить на сто - Роман Лейбов"

В общей тетрадке с голубой обложкой появилась новая запись:

Подозрительный: неизвестный мужчина с бородой из 107-й кв. (по списку жильцов — «Макаркин М.», но он куда-то исчез).

Расследовали: Красицкий, Семёнова, Петрушкина, Левченко.

Факты: ходит по улицам, бросает письма в ящики разных квартир. Выглядит подозрительно: носит чёрные очки и бороду. Очевидно, налаживает связь.

Итог расследования: подозрительный, но до конца не разоблачён.

Вывод: продолжать подозревать. Пока не следить.

Вокруг последнего пункта, впрочем, разгорелась дискуссия. В то время как Юра уверял, что и за лилипутом тоже временно надо перестать наблюдать, исправив предыдущую запись, Стасик и Таня настаивали на том, что накопившихся фактов достаточно, чтобы сосредоточить внимание на лилипуте и Бороде. Завтра можно, например, разделиться на пары и опять проследить за ними.

— Во-первых, — ответил Юра, — в пещеры я вас не отпущу. И сам больше не пойду. Во-вторых, ты же сам говорил, Стас: их может быть несколько. Соберём все доказательства и будем решать. И в-третьих… у меня, по-честному, с самого начала был другой. То есть я подозревал его, но хотел ваши выводы сначала проверить. Хотя доказательства у меня были, косвенные. Хотите, расскажу?

Стасик и Таня тут же согласились. Наташа продолжала хранить таинственный вид. А Юра приступил к изложению своих догадок:

— В общем, я ещё в первый день подумал на старика с нашего первого этажа. С усами такой, бодренький. Он с какой-то тетрадью ходит всё время, я замечал. Нормальный человек станет с тетрадью ходить? Значит, следит, высматривает что-то. Он пенсионер, нигде не работает, время у него есть. Я сам видел, как он возле стройки тёрся. Нормальный человек станет возле стройки крутиться?

Оповцы, которые постоянно крутились возле строек, тем не менее согласно закивали головами.

— А тут ещё к нему второй старик недавно приехал. Рыбак. Ха-ха, рыбак. Я, как его удочки вспомнил тогда, сразу и понял: это антенны. Как в том фильме — антенны в виде удочек. Наш, с усами, собирает информацию, а второй приехал её в центр передавать. И я в понедельник, когда из дома выходил, нашёл ещё доказательство. Только я его сейчас не могу показать, я завтра с утра принесу.

— А и не надо, кстати, — торопливо заговорила молчавшая до тех пор Наташа Семёнова, — он же сам мне сегодня всё рассказал. В подъезде, я к Юрке ходила, а он выскочил. Они оба шпионы. С усами — португальский, а тот я не помню какой. Что ли бельгийский. И я даже знаю, что их интересует. СОМ, вот что. Только вы не говорите больше ничего: у них техника для подглядывания и звуковые шпионские аппараты. Они за Штабом следят.

— Точно, — встрепенулся Стасик Левченко, — ты помнишь, Тань? Я думал, это псих ненормальный, а он вот чего?

— Да, — подтвердила Таня, — они вчера нас у петрушкинского подъезда поймали. Какую-то лягушку хотели, кузнечиков. И тоже про СОМ упоминали. Ещё про ящик какой-то. Потом дождь пошёл, и мы…

— Всё, — быстро сказал, поправляя очки, Юра, — тихо, больше ни слова. Быстро расходимся. Завтра встречаемся в запасном Штабе в девять утра. Семёнова, предупреждаю, я тебе позвоню и трубку не положу, пока ты не ответишь. Стас… сам знаешь.

Опасно шаталась лестница под ногами встревоженных оповцев. Какие-то недобрые тени мерещились им за кустами крыжовника. На погружённые в коварную темноту окна второй квартиры друзья старались даже не смотреть.

СОМ — это не шутки. СОМ — это Система Орбитального Маневрирования, совершенно секретное космическое предприятие всесоюзного значения, о точном расположении которого (на территории вагоноремонтного завода, третий поворот налево по бетонке, дальше — через пропускной пункт и за колючую проволоку по просеке соснового леса) знал каждый брюквинец в возрасте от семи до девяноста восьми лет.

LVIII

Жёлтая бабушка с третьего этажа, глядя на наших героев, только головой покачала.

После второго-то удара она из дому не выходит, даже пенсию ей носит почтальон. А так — правнучка Вера с мужем ухаживают аккуратно, хорошие, заботливые, образованные люди, дай им Бог здоровья. Ну, положим, скучновато дома: зрение читать не позволяет, а по радио в последнее время одна какая-то ерунда, не поймёшь даже, о чём. И музыка эта новая — трям-брям. Джаз или как там? Ну её вообще. Вот и сидит она у окна всё время, да что ещё делать в девяносто восемь-то лет? Впрочем, может и хорошо, что вблизи ничего не видать. По крайней мере, в зеркале различимы только общие очертания былой красоты. Это большой плюс, улыбается она про себя. А из окна, в общем, всё видно: и то, что там есть, и то, что было, и то, что только может быть. Деталей не разобрать, но дальнее зрение ещё имеется.

Мария Тимофеевна так много в жизни видала, что ей иногда даже думалось: всё уже видела, всё знает наперёд. Потом она, конечно, сама себя корила: нельзя так, нехорошо. Сколько раз уж бывало: кажется, как в тех стихах, «только повторенья грядущее сулит», а потом глядишь — сюрприз с неожиданностью. Всё слегка расплывается, путается перед Марьей Тимофеевной. Что там за мальчик рыжий идёт со двора? Это не кондитера ли Лопатина сын? Ах, нет, тот был на прежней квартире, когда ещё Мартин Людвигович был жив. Кондитера тоже хорошо помнит Мария Тимофеевна, жовиальный такой мужчина, вечно ей подмигивал, ловко перевязывая бонбоньерку крест-накрест ленточкой. А это — другой мальчик, вспоминает Мария Тимофеевна, Левченко его фамилия. Они были соседями потом… в каком году это было? Давно, она была тогда за Николаем Михайловичем. Да-да, за Николаем Михайловичем, царство ему небесное. И жили они в Преображенском переулке. Потом уже он стал Чеховским. Это Иван Петрович Белкин переименовал, книжная голова. Бедный добрый Ванечка, жаль его до слёз — пропал тогда же, когда Николай Михайлович сгинул. Но, значит, размышляет Мария Тимофеевна, это другой мальчик? Тот Левченко, помнится, вырос уже и даже женился на какой-то певичке. Ну, может родня. Или просто похож.

Нет, она в здравом уме. И помнит даже, который теперь год. 1974, пожалуйста. Это просто всё слегка путается, чуть расплывается, слишком подолгу она сидит каждый день у окна. Но как оторваться: в квартире темно, а там, за окном, то зелёное, то жёлтое, то белое, то снова зелёное! Сплошной сюрприз с неожиданностью!

И снова качает головой и глядит из окна старейшая жительница Брюквина Мария Тимофеевна Перевозчикова, в первом замужестве Миллер, урождённая Осьмирогова, любимая младшая сестра знаменитого культурного купца. Деталей, конечно, не разобрать, только общие очертания, но дальнее зрение у Марии Тимофеевны ещё есть.

LIX

28 августа. Среда. Утро. Переменная облачность. Ветер слабый. По радио передают песню композитора Тухманова. Из нескольких окон пятнадцатого дома по Брынскому проспекту несётся голос певца из ансамбля «Весёлые ребята», исполняющего сочинённые поэтом Харитоновым поразительные в своей немудрёности слова: «Ты не можешь не заметить: соловьи живут на свете и простые сизари...».