Читать книгу "Танец на тлеющих углях - Инна Бачинская"

Вася не ответил, задумался. Они посидели на влажной траве немного, слушая подземный гуд. Сэм вдруг вскочил на ноги. Протянул руку Васе.

– Подъем! Пошли, поищем пещеру!

– Пещеру? Сейчас? Но…

– Идешь?

– Сем, может, не сегодня… – Васе идти не хотелось.

– Мы уже на дне! Сейчас пробежимся в одну сторону, потом в другую! Давай! – Он посмотрел на Васю. Махнул рукой – сиди! И зашагал прямо под папоротники. Через минуту его уже не было видно.

А Вася принялся рассматривать мохнатое растение с крошечными лиловыми колокольчиками. Потрогал его пальцем. Один цветочек отвалился, и Вася положил его себе на ладонь. Природа сотворила цветочек походя, но был он все равно совершенен. Идеальная форма, зубчики по краям, тонкие не то тычинки, не то пестики внутри. И цвет… Лиловый, переходящий в синий и красновато-сизый у стебля. Зачем так сложно, подумал Вася. Зачем так невероятно сложно?

Он не слышал шагов Сэма и вздрогнул, когда тот подошел. Взглянул вопросительно.

– Там дыра! – сообщил Сэм. – Гудит вроде оттуда. Я бы залез, но там темно. Надо было захватить фонари…

Глава 13

Снова капитан Мельник

– Я знал, знал, что все еще будет, я ждал! Ты и не представляешь, как я ждал! Я говорил с тобой, я видел сны про тебя, перебирал наши фотографии!

– Я тоже часто думал о тебе, Малыш! Поверь, мне было несладко. Все так неопределенно и непредсказуемо… Я виноват, прости…

– Ты здесь, и это главное. Мы снова вместе. И теперь навсегда.

– Да…

– Я благодарен судьбе, что мы снова встретились! Ты веришь в судьбу?

– Не знаю, наверное.

Он радовался встрече, но ему казалось, что он играет в плохой пьесе, пошлой и грустной, о встрече старых любовников. Они кружатся на сцене под сентиментальный вальс, в природе не то снег идет, не то облетают лепестки цветущих слив, что-то такое он видел когда-то. Сладость воспоминаний… Ему казалось, он постарел, стал опытным и матерым, а для Малыша время остановилось, и он остался тем же нежным и глупым мальчиком, нисколько не повзрослев, и говорить с ним можно только о прошлом. Их прекрасном прошлом. Лишь нежное личико стало суше, морщинки наметились в уголках рта и глаз, да волосы теперь коротко острижены вместо давнишней косы.

Тонкий стремительный Малыш все еще волновал его, и он часто вспоминал… Часто? Ежели честно, то не очень – впечатлений в его жизни хватало с избытком. Он – строитель, он идет вперед, а Малыш – мечтатель, ему бы все держаться за руки да звезды считать.

Какие были времена! Это сейчас все можно, и клуб геев открыли на Пятницкой – он видел, наткнулся случайно, а тогда! Тайна придавала остроту их отношениям, за это можно было и срок схлопотать, он помнит, как они переглядывались, как их тянуло друг к другу, как они касались друг друга словно случайно рукой или плечом, передавая книгу или конспект, вспыхивая и изнывая от желания, как летели к нему домой, пропуская лекцию по истории искусств, по разным улицам для конспирации, как вваливались в квартиру в полуобморочном состоянии – сначала он, дрожащими руками повернув ключ в замочной скважине, и следом за ним бледный от нетерпения Малыш…

Все проходит, как в той песенке из сказки Андерсена, – все проходит, только свиная кожа остается. Так, кажется. Почему свиная кожа? Ничего не остается, даже свиной кожи, только светлая память. А иногда и память уходит – время берет свое.

Как они любили друг друга! Он растроганно улыбается, проводит пальцами по лицу Малыша. Тот целует его руки.

– Как будто и не было разлуки, – говорит Малыш. – Ты не изменился, ты стал мужественнее. Я люблю тебя! Я схожу с ума от любви!

– Ты тоже не изменился…

* * *

Звонок раздался, когда женщина в длинном розовом халате вышла из ванной. Она подошла к домофону и спросила, кто. Доставка из «Земляничной поляны», ответил искаженный динамиком голос. «Земляничной поляной» назывался самый популярный в городе цветочный магазин. Рассмеявшись, она спросила, кому цветы. Голос назвал ее имя…

…Убийца протащил ее из прихожей в комнату, усадил на диван, подпер подушками. Оберегая себя от неожиданностей, вернулся в прихожую и запер дверь. Потом снял с жертвы халат, поморщившись – он терпеть не мог розовый цвет. Скомкал и засунул под диван, с глаз долой. Уселся в кресло напротив и задумался. Он смотрел на нее, выстраивая в уме картину. Потом принялся за дело. Раскрыл принесенную с собой папку, достал серебристую плоскую коробочку с французской косметикой…

…Капитан Мельник стоял, мертвая женщина полулежала на диване. Смотрела на него тусклым взглядом из-под полуприкрытых тяжелыми синими веками глаз. Заострившиеся черты и серая кожа уже проступили на размалеванном лице под толстым слоем макияжа. Остриженные иссиня-черные волосы торчали нелепо на макушке; засохший букет, переплетенные пальцы рук сложены поверх скукоженных цветов. На шее – красный шарф, тот самый – орудие убийства, скрывающий черную полосу.

В квартире стоял тяжелый удушливый запах. Убийство, по предварительному заключению врача-судмедэксперта, произошло около трех дней назад. В полицию позвонила некая Зоя Кривенко, не сумевшая сначала дозвониться, а потом достучаться до приятельницы. Она плакала и кричала дежурному, что подругу убили. Сейчас она стояла рядом с капитаном Мельником, схватив его за локоть, зажимая рот рукой, с вытаращенными глазами, и он боялся, что она упадет в обморок. Но Зоя Кривенко не упала, а побежала в ванную комнату.

В квартире убитой Роксаны Пуховой кипела работа. Работала бригада криминалистов, переговаривались негромко, щелкали блицы. Озабоченный капитан Мельник беседовал с плачущей Зоей Кривенко. От свидетельницы пахло валерьянкой. Она комкала в руках салфетку и твердила, что Роксана знала, что умрет. Предчувствовала свою смерть. Когда-то один хиромант, сволочь, между прочим – разве можно так пугать людей? – нагадал ей, что она не доживет до тридцати шести, а Роксе послезавтра исполняется тридцать шесть. Исполнялось то есть… исполнилось бы… Зоя зарыдала.

Капитан Мельник был терпелив. Он совал свидетельнице свежие салфетки, принесенные из ванной, и отпаивал ее валерьянкой. Зоя успокаивалась на время, почти связно отвечала на вопросы, даже не столько отвечала, сколько бурно ругала хироманта и рассказывала о том, каким замечательным человеком была Рокся, какой умницей, какой доброй, какой красавицей, и как ей не везло в личной жизни – муж оказался сволочью, тот самый хиромант, на которого она потратила семь лет жизни, капитан полиции, между прочим, переехал на Дальний Восток, торгует красной икрой, детей не было, он не хотел, а посмотреть – обходительный, вежливый, и по руке так гадал, аж мороз по коже.

– Рокся не то чтобы верила в предсказание, не подумайте, она не такая, она в подобную чушь не верила, развелось их сейчас ужас сколько, всяких ясновидящих и жуликов, не верила, но и не забывала, нет-нет, да и вспомнит, а неделю назад я спрашиваю, что тебе подарить на день рождения, а она говорит, а помнишь, Витька – это ее бывший, тот самый хиромант, мент поганый… – Ой, извините! – Зоя запнулась и побагровела. Капитан Мельник сделал вид, что не заметил ее смущения. – Ну, этот, бывший… Помнишь, говорит Рокся, Витька типа нагадал мне, что я не доживу до тридцати шести, что линия жизни у меня короткая? Ну, я и накинулась на нее, дура, говорю, он же брехло, твой Витька, он же все время врал и про оперативную работу, и про спецзадания, и про бандитские пули, бабы просто под ноги ему падали от такого беспримерного мужества. Он же сволочь, забудь! А она говорит, он мне японскую открытку прислал, а на ней черный букет!