Читать книгу "Убийство в доме викария - Агата Кристи"

– Мой девиз: работа, работа и еще раз работа! С вас,пожалуй, и начнем, мистер Клемент. Расскажите, что вы делали.

– Охотно. Мне позвонили около половины шестого.

– Голос мужской или женский?

– Женский. По крайней мере, мне так показалось. Но я, самособой, был в полной уверенности, что говорит миссис Аббот.

– Но голоса ее вы не узнали?

– Этого я утверждать не берусь. Я вообще не обратил вниманияна голос, как-то не задумывался над этим.

– И вы тотчас вышли? Пешком? У вас что, нет велосипеда?

– Нет.

– Понятно. Значит, пешком. И много это заняло?

– До фермы две мили без малого, какой дорогой ни пойдешь.

– Через лес Старой Усадьбы все же короче, не так ли?

– Вы правы. Но дорога плохая. Я шел туда и обратно тропинкойчерез поля.

– Той самой, что подходит к калитке вашего сада?

– Да.

– А миссис Клемент?

– Жена была в Лондоне. Вернулась на поезде в восемнадцатьпятьдесят.

– Верно. Служанка ее видела. Ну, с вашим домом все ясно.Надо побывать в Старой Усадьбе. Потом хочу допросить миссис Лестрэндж. Онаходила к Протеро накануне убийства – что-то тут нечисто. Да, в этом деле многостранностей.

Я согласился.

Бросив взгляд на часы, я увидел, что пора ко второмузавтраку. Я пригласил Мельчетта закусить чем бог послал, но он отговорился тем,что ему надо непременно быть в «Голубом Кабане». Там кормят отменно – у нихвсегда подадут и жаркое, и гарнир из овощей. Я подумал, что он сделал правильныйвыбор. После разговоров с полицией Мэри, вероятно, не в самом благодушномнастроении.

Глава 14

По дороге домой я попался мисс Хартнелл, и она не отпускаламеня минут десять, если не больше, гулким басом обличая расточительность инеблагодарность бедняков. Камнем преткновения, насколько я понял, было то, чтобеднота не желала пускать на порог мисс Хартнелл. Я был всецело на их стороне.Мое общественное положение лишает меня возможности выразить свои симпатии илиантипатии в столь недвусмысленной форме, как эти простые люди.

Я умиротворил ее, как сумел, и спасся бегством. На углу, гдея должен был свернуть к своему дому, меня обогнал Хэйдок на машине.

– Я только что отвез миссис Протеро домой! – крикнулон.

Он ждал меня у ворот своего дома.

– Загляните на минутку, – сказал он.

Я не возражал.

– Поразительная история, – сказал он, бросая шляпу настул и отворяя дверь в свою приемную.

Он уселся в потертое кожаное кресло и уставился неподвижнымвзглядом в стенку напротив. Хэйдок был явно ошеломлен, сбит с толку.

Я сообщил ему, что нам удалось установить время, когда былпроизведен выстрел. Он рассеянно выслушал известие.

– Это окончательно исключает вину Анны Протеро, –сказал он. – Что же, я рад, что эти двое тут ни при чем. Они оба мненравятся.

Я верил ему и все же не мог не задать себе вопрос: если, поего же словам, оба они ему нравились, почему он так помрачнел, узнав, что ониневиновны? Только сегодня утром он был похож на человека, у которого с душисвалился камень, а теперь сидел передо мной растерянный, в глубокомрасстройстве.

И все же я знал, что он говорит правду. Ему нравились оба –и Анна Протеро, и Лоуренс Реддинг. В чем же дело, откуда эта сумрачнаясосредоточенность? Он сделал над собой усилие, чтобы встать.

– Я хотел поговорить с вами о Хоузе. Весь этот переполохзаставил меня позабыть про него.

– Он серьезно болен?

– Да нет, ничего серьезного у него нет. Вы, конечно, знаете,что он переболел энцефалитом[20], или сонной болезнью, как этообычно называют?

– Нет, – ответил я, крайне удивленный. – Понятияне имел. Он мне ни слова про это не говорил. А когда он болел?

– Примерно с год назад. Он выздоровел, в общем, насколькоможно выздороветь при такой болезни. Болезнь особая – после нее бываютпоразительные остаточные явления, она отражается на психике, на моральномоблике. Характер может измениться до неузнаваемости.

Он долго молчал, потом продолжал:

– Сейчас мы с ужасом думаем о тех временах, когда жгли накострах ведьм. Мне кажется, что настанут дни, когда мы содрогнемся при одноймысли о том, что мы когда-то вешали преступников.

– Вы против высшей меры наказания?

– Дело даже не в этом. – Он умолк. –Знаете, – медленно произнес он наконец, – моя профессия все же лучшевашей.

– Почему?

– Потому что вам приходится очень часто судить, кто прав,кто виноват, а я вообще не уверен, что можно об этом судить. А если все этоцеликом зависит от желез внутренней секреции? Слишком активна одна железа,слишком мало развита другая – и вот перед вами убийца, вор, рецидивист.Клемент, я убежден, что настанет время, когда мы с ужасом и отвращением будемвспоминать долгие века, когда мы позволяли себе упиваться так называемымисправедливыми мерами наказания за преступления, и поймем, что осуждали инаказывали людей больных, которые были не в силах справиться с болезнью,бедолаги! Ведь не вешают же того, кто болен туберкулезом!

– Он не представляет опасности для окружающих.

– Нет, в определенном смысле он опасен. Он может заразитьдругих. Ладно, возьмем, к примеру, несчастного, который воображает, что онкитайский император. Вы же не обвиняете его в злом умысле. Я согласен, чтообщество нуждается в защите. Поместите этих людей куда-нибудь, где они никомуне причинят вреда, даже устраните их безболезненным путем, да, я готовсогласиться на крайние меры, но только не называйте это наказанием. Не убивайтепозором их семьи – невинных людей.

Я с интересом смотрел на него.

– Я никогда раньше не слышал от вас таких речей.

– А я не привык рассуждать о своих теориях на людях. Сегодняя сел на своего конька. Вы разумный человек, Клемент, а не о всяком священникеэто можно сказать. Вы, безусловно, не согласитесь, что такого понятия, какгрех, вообще не должно существовать, но хотя бы сможете допустить мысль об этом– вы человек широких взглядов.

– Это подрывает самую основу общепринятогомировоззрения, – сказал я.

– А как же иначе – ведь мы набиты предрассудками, чванствоми ханжеством и обожаем судить о том, чего не понимаем. Я искренне считаю, чтопреступнику нужен врач, а не полиция и не священник. А в будущем, надеюсь,преступлений вообще не будет.