Читать книгу "Стыд - Карин Альвтеген"

Но все-таки лучше им ничего не знать.

17

На седьмой день после несчастья позвонила Осе. За это время Моника покидала квартиру всего один раз — когда отвозила мать на кладбище и заезжала в магазин за новыми книгами. Она уже почти дошла до XIX века, запомнив все до деталей. Факты она всегда усваивала легко.

— Мне жаль, что я не позвонила раньше, у меня просто не было сил. Хочу вас поблагодарить. Сама я бы не решилась позвонить Бёрье, у него ведь уже был микроинфаркт, и неизвестно, смог бы он выдержать такой разговор.

Осе говорила усталым, бесцветным голосом. Невозможно представить, что это был тот же самый человек.

— Я должна была приехать.

На какое-то время повисло молчание. Моника продолжала читать о неурожае 1771 года.

— Я была там вчера.

— На месте катастрофы?

Моника перевернула страницу.

— Нет, у нее. У Перниллы.

Моника прервала чтение.

— Вы были там?

— Мне казалось, я должна это сделать, иначе мне будет трудно. Я хотела посмотреть ей в глаза, рассказать, какое горе испытываю.

Моника отложила книгу.

— И как она вас встретила?

— Это было ужасно.

Нужно узнать больше. Нужно вытащить из Осе подробности, которыми потом можно воспользоваться.

— А сама она как?

— Ну, как сказать. Печальна. Но в каком-то смысле собранна. Мне кажется, она принимает успокоительное, чтобы как-то пережить первое время. А вот девочка… — Ее голос пресекся. — Она ползала на полу и смеялась, и невозможно было… представить, что это я виновата в том, что с ней случилось.

— Осе, вы ни в чем не виноваты, если на дорогу вот так выбегает лось, сделать ничего нельзя.

— Мне следовало ехать медленнее. Я же не знала, что там нет ограждения.

Моника колебалась. Нет, на Осе нет вины. Так было задумано. Просто пассажиром случайно оказался другой человек.

Снова повисла тишина, Осе взяла себя в руки. Несколько раз всхлипнула и прекратила плакать.

— Приезжали родители Маттиаса, но уже уехали, они живут в Испании. Отец Перниллы жив, но у него, по-видимому, старческое слабоумие, и он находится в каком-то специальном учреждении, мать умерла десять лет назад. Но муниципалитет выделил ей помощь. К ней приходят волонтеры из кризисной группы, гуляют с ребенком, чтобы она могла отдохнуть.

Моника встрепенулась. Волонтеры из кризисной группы?

— Вы знаете, что это за группа?

— Нет.

Она написала «КРИЗИСНАЯ ГРУППА????» рядом со статьей о Якобе Магнусе Спренгпортене — военном и политическом деятеле эпохи Густава III — и несколько раз подчеркнула.

— Я так боялась, что она будет злиться и так далее, но нет. Она даже поблагодарила меня, что у меня хватило мужества приехать. Со мной были Бёрье и Эллинор, одна я не решилась бы. Она так благодарила меня за то, что узнала все подробности, она сказала, ей стало от этого легче.

Моника почувствовала, как каменеет тело.

— Какие подробности?

— Как это случилось. О дороге. И как проходил семинар. Я сказала, что он много рассказывал о ней и Даниэлле.

Монике нужны были остальные подробности, о которых Пернилла теперь уже знает, но задать этот вопрос было трудно. Однако Осе не оставила ей выбора. В конце концов Моника спросила как можно непринужденней:

— Не то чтобы это имело какое-то значение, но… вы упоминали что-нибудь обо мне?

Повисла небольшая пауза. Моника напряженно ждала. А вдруг Осе уже все испортила?

— Нет…

Она смотрела перед собой не мигая. Потом встала и направилась в кабинет к компьютеру. Прошла полпути, когда Осе спросила:

— А вы как чувствуете себя?

Моника остановилась. Взгляд уперся в стену над компьютерным монитором. Как же осторожно Осе задала этот вопрос, почти застенчиво, словно с трудом решаясь произнести вслух.

— Что вы имеете в виду?

Моника вовсе не хотела, чтобы реплика прозвучала так жестко.

— Нет-нет, я просто подумала, может быть, вы чувствуете… или вы подумали… но на самом деле нет никаких причин…

С минуту Осе отчаянно пыталась закопать свой вопрос в куче каких-то не связанных друг с другом мелочей. Моника стояла не шевелясь. Это только ее вина, и никого другого она не касается. Но теперь стало ясно: Осе тоже о чем-то догадывается. Надо было во что бы то ни стало удалить Осе от Перниллы. Она не могла рисковать, позволяя Осе появляться там, ведь в этом случае Пернилла рано или поздно узнает, что во всем виновата Моника.

— Вы меня слышите?

Моника сразу же ответила:

— Конечно слышу. Я просто задумалась.

— Я не знаю, что делать. Мне так хочется как-то ей помочь.

Моника села за компьютер и нашла сайт муниципалитета. Забила в поисковое окно «кризисная группа» и получила одно упоминание. Отвела взгляд от монитора. На подоконнике стоял цветок фуксии, который надо полить. Она подошла и потрогала пальцем сухую землю.

— Осе, я считаю, что для нее будет лучше, если вы просто оставите ее в покое. Вы не можете ничего сделать. Говорю вам это как врач, я не раз сталкивалась с подобными ситуациями. Вы должны различать то, что будет благом для нее, и то, что вы делаете ради самой себя.

Осе замолчала, Моника ждала. Она должна оставить Перниллу себе. Теперь только Моника в ответе за нее. Когда Осе снова заговорила, в голосе ее звучала растерянность:

— Вы уверены в этом?

— Да. Я знаю, как нужно вести себя в таких случаях.

Снова наступила тишина. Моника оторвала сухой лист и вышла на кухню.

— Осе, старайтесь думать о себе. Вы нужны вашей семье. Случившееся не поправить, лучшее, что вы можете сделать, — это попытаться жить дальше и не взваливать на себя вину за случившееся.

Она подошла к мойке, открыла дверцу под ней, сжала лист, растерев его в порошок, и выбросила в мусорное ведро.

— Я позвоню вам через несколько дней, узнаю, как вы себя чувствуете.

И попрощалась.

Но обещание Моника не выполнила. В следующий раз снова позвонила Осе.

После разговора ей стало нехорошо. Там, в квартире Перниллы, происходят события, контролировать которые Моника не может. Пора предпринимать следующий шаг. Приступать к новой роли. Она вышла в прихожую и надела пальто.

В машине ей стало легче. Самое трудное всегда — выбрать направление, когда же цель определена, оставалось просто действовать. А это она умеет. Как только она видит перед собой задачу, от чувства безысходности не остается и следа, она снова исполнена решимости, и в жизни снова появляется смысл.