Читать книгу "Моя жена, ее любовники и жертвы - Яна Розова"

Боже, своя квартира! Ради этого Маринка могла вытерпеть все, что угодно. А уж раскаяние в том, что не помогла свекрови в момент приступа, – тем более!

* * *

Тот странный, муторный, знаковый день Маринка провела с другом детства. Встреча не была запланирована, просто она бежала из двора – скорее, скорее, в любом направлении, а навстречу из-за поворота вывернулся черный «мерседес» Андрюшки. Маришка и не знала, что это именно Андрюшкин мерс, как-то раньше не приходилось его видеть, а когда ее окликнули из окна, сначала сделала вид, будто не слышит.

– Эй, подруга, посмотри на меня! – произнес Андрей речитативом, вдруг вспомнив, что нечто подобное когда-то кем-то пелось. – Маринка! Ты чё, своих не узнаешь?

– Андрюша? – Она остановилась на лету, взъерошенная, растерянная, но замкнувшаяся на своей тайне.

– Тебя подвезти?

Она кивнула.

– Куда? – спросил Андрей, когда она села в машину.

Маринка пожала плечами.

– Я домой еду, – сказал он, с трудом отводя взгляд от ее замороженного профиля, – это в сторону парка Менделеева. Хочешь посмотреть мою новую квартиру?

– Да, – согласилась она и села в машину.

Андрей и сам знал, что Маринка не из болтливых, но что-то с ней было не так. Она отрицательно ответила на ряд тестовых вопросов: поссорилась с Мишкой? На работе что-то не так? Может, родственники достали? Решив отстать от нее, он стал рассказывать о покупке квартиры, о том, что хотел именно такое жилье: в центре, но в месте не задымленном, в новом доме, с охраняемой территорией и подземным гаражом.

– Круто, в общем, – хвастался он, иногда поглядывая на подругу детства.

В гостях Маришка, не меняя выражения лица, вежливо осмотрела комнаты и лоджии. Не то чтобы ей не понравилось, просто она никогда не интересовалась чужими вещами и делами. Отсутствие зависти, как ни странно, происходило из Маришкиного абсолютного эгоизма, как и ее равнодушие в целом. Она была абсолютно лишена страсти к чужим вещам, лишь изредка замечая красивое платье коллеги или представляя себе, что могла бы так же, как ее обеспеченные знакомые, отдыхать зимой на Мальдивах. Болезненное любопытство в ней вызывали только чужие маленькие дети, что продолжилось бы до рождения собственного ребенка, а этого так и не произошло.

Вот и сейчас она была рада, что ее Андрюшка счастлив, купив квартиру, только выразить этого не могла, ибо была погружена в свои туманные ощущения. Думать о том, что было ею сделано только что, она не могла – это было страшно. Почти так же страшно, как тогда, когда она узнала о смерти Оксаны, или там, на деревянном пирсе над водами Круглого озера…

Все это время Андрей не спускал глаз с подруги детства, испытывая странные чувства. Он не мог отделаться от беспокойства за нее. Казалось, она безумно несчастна, катастрофически одинока, ее никто не понимает, даже правильный, хороший Мишка. Мишка, наверное, привык к Маринке, как привыкают к женам все мужья, и уже не ценил того, чем обладал. Так и отец Андрея привык к маме, а ведь другой такой женщины ему не сыскать вовеки! И Андрею почудилось, что было уж совсем фантазийно, будто отблеск светлой памяти его матери лег на Маринкин бледный лоб.

Усмехнувшись, он отогнал возвышенные мысли, удивляясь, что его, такого прагматичного и делового, накрыли чувства. Маринку он все равно продолжал жалеть, придумав о ней еще много такого, в чем после никому не признался, особенно Мишке с Борькой.

– Выпьем? – предложил он, вынимая из бара бутылку текилы.

– Ладно, – согласилась она.

И не так уж намного освободилась бутылка агавовой водки, когда с друзьями детства стали происходить странные вещи. В руке Андрея оказалась безвольная Маришкина ладошка, и он не мог отделаться от желания пригладить ее волосы, продолжавшие, как и в детстве, пушиться надо лбом и ушами. Желая отвязаться от назойливой тяги к этим рыжеватым волосам, он перевел взгляд на пальцы Маринки, отмечая, что ногти у нее как у маленькой девочки – необработанные и ненакрашенные. Таких рук у взрослых женщин он не встречал давным-давно, и выглядело это ужасно трогательно.

От Маринки и пахло только что проснувшимся ребенком, только глаза у нее были взрослыми, затуманенными мыслями.

Неизвестно зачем он стал целовать ее руки.

– Андрей, я ушла из дома, а Мишкину мать паралич разбил, – сказала она, тоже неизвестно зачем. Нет, известно – ей надо было сказать это, иначе ее разорвало бы от напряжения, а сказать такое Маришка могла только Андрею.

Он не поднял голову, только перевернул кисти ее рук ладонями вверх и снова прикоснулся губами к ее коже, чуть шершавой и розовой.

– Ее заколотило, а потом она по стене сползла. Я уходила, а она еще жива…

Губы Андрея скользнули вверх по запястью, ощутили пульс Маринки, учащенный, нервный, в противоположность ее заторможенному виду. Рук Маринки Андрею было мало. Вдыхая запах ее бледной кожи, он поцеловал майку на ее плече, добрался до шеи. Не встречая сопротивления, уткнулся носом в волосы, а ртом – куда-то в скулу.

– Андрей, понимаешь, – он едва слышал ее, – это же не просто так она в обморок упала, с ней что-то серьезное случилось. Мне моя знакомая рассказывала, как умерла ее мама. И она – почти так же… Мне показалось… Я не знаю…

Эти слова тревожили нервы Андрея, он понимал, что слышит не то, что ему хотелось бы, однако осознать услышанное было выше его сил. Его руки гладили ее талию, поднялись выше, к груди, небольшой, но горячей. Он подложил руку под спину Маришке, одним мягким движением опрокинул ее на диван, склонился над ней.

Теперь они смотрели друг другу в глаза. Маринка ждала, чтобы он понял. Андрею же было нужно, чтобы она приняла его – в себя, в свою глубину, раскрылась, вспотела, застонала, сделала встречное движение бедрами, прижалась. Он уже выгнал из сознания прочь весь моральный хлам на эту тему, но было еще одно препятствие на пути к цели – отсутствующий взгляд Маришки.

И тут он понял, что так – не может! Не сможет он обладать женщиной, которая смотрит на него без всякого выражения, готовая переспать с ним просто так, не за деньги, не из любви, а просто так.

– Что ты сейчас сказала? – спросил он, принимая на диване вертикальное положение.

Она тоже села и всхлипнула.

Слушая ее, Андрей больше не вспоминал о том, что могло случиться с ними двоими несколько минут назад. Сохранялась вероятность, что Маринка и вовсе не поняла его намерений. Он налил по новой порции текилы.

В памяти Андрея воспоминание об этом дне осталось очень странным.

В Мишкино десятилетие муж оставался для Маринки главным мужчиной в жизни. Она действительно любила его, очень нежно, хоть и не слишком преданно, желая оставаться с ним рядом от сего мига и пока смерть не разлучит их. Впрочем, до ее смерти оставалось уже не так много времени.

Она восхищалась его умением чинить компьютеры, телефоны, швейные машинки, мясорубки, текущие трубы. Она любила его тело, то, как он занимался любовью, ей нравилось, что в его руках удовольствие она получала гарантированно. Как гарантирована была его верность, его забота, его поцелуй каждое утро и каждый вечер. Пожалуй, она была с ним счастлива, но ведь существовали еще двое мужчин, которых она любила не меньше, чем мужа, не чувствуя при этом никакого диссонанса. Ей нужны были все трое.