Читать книгу "Ноль часов - Михаил Веллер"

— Реввоенсовету сообщите… что крейсер «Аврора»… разбил противника. Держите марку военного флота… — Это было ее личное поздравление хозяевам и одновременно маленькая актерская месть за усекновение роли.

И второй ведущий гневно и упоенно завершил:

— Это обнаженный, трепещущий порыв и ликующие шестидюймовые залпы, взлетающие над равнинами, Альпами и Пиренеями. Восторг поднимается в груди при виде мира, рождающего людей, плюющих в лицо застарелой лжи о страхе смерти. Как течение великих рек, залитых светом, как подавляющие грандиозные силы природы, страшные в своем нарастании, идут звуки, сырые, грубые, колоссальные — ревы катаклизмов и потоков жизни.

Аплодировали стоя, и никто не смеялся. Было в этом наивном и выспреннем пафосе то, чего не бывает в жизни, или наоборот, что в жизни как раз есть, но не может быть высказано нормальными человеческими словами. Было неловко за самозваных актеров, произносящих эту чушь, но то, что так коряво, фальшиво и неумело пыталась выразить и внушить пьеса, то в своем настоящем и очень простом виде было в людях.

После праздничного ужина, когда в офицерской кают-компании с женщинами-шефами выпили брудершафт, зам объявил:

— А теперь — кино!

Два дня он ползал с любительской видеокамерой, взятой в прокате, а звук накладывал в радиорубке с пластинки «Советские марши».

Кассету вложили в видик большого телевизора — «общего» — и расселись со вниманием.

Под бодрые такты «Новостей дня» пошла панорама «Авроры» у набережной. Это прервалось кукареканьем горна, и флаг вполз в небо, заняв экран.

Затем пошла сплошная производственная хроника, но смотрели ее увлеченнее любого боевика.

Буханье «Славянки» придавало чувств попыткам Колчака всунуть узкое лицо в ствол орудия правой бортовой батареи, из которого вырезана стальная перемычка и зачищены приливы сварки с нарезов.

Работяги в румпельном отделении привинчивают к основаниям спертые с завода электромоторы и подводят к ним кабель. Их усилия сопровождает «Раскинулось море широко».

На юте облачают водолаза и проверяют воздушную помпу. Мознаим линейкой замеряет расточенное гнездо бронзового винта и машет кулаком, попадая в ритм «Путь далек у нас с тобою».

Старшина Сидорович подает в раззявленный котел отрезок трубы, прижимает к груди, неслышно матерится, бросает и из нагрудного кармана достает раздавленные очки. «Плещут холодные волны». Эту сцену повторили на бис.

И под «Марш энтузиастов» четверо корячатся с домкратами, пытаясь напрессовать подшипник главного вала.

Фильм впечатлял.

Шефов проводили, и офицеры поставили посмотреть еще раз.

Снарядный погреб было решено, за слишком малой надобностью, не оборудовать, а на старинный манер складировать снаряды в ящиках в пустой каюте, сделав ее тем самым крюйт-камерой, и приставить к двери часового.

14

Вернувшись из портовых складов к обеду, то есть к полудню, Ольховский поставил ногу из машины на набережную — и так остался сидеть. Капля пота, прохладно щекоча, сползла по затылку.

Над крейсером был красный флаг.

Через секунду-другую пустота в животе потеплела, а пульсы в висках забились тихо и быстро: произошел вдох-выдох. Флаг был маленький, обгрызенный, хотя цвет имел однозначный. Трепался он на кормовом шлюпочном выстреле и должен был обозначать не политический вызов, а ничего более страшного, как «ведутся водолазные работы»…

— Вам что, нехорошо? — спросил водитель.

— Кажется, пронесло пока, — с нервным смешком ответил Ольховский.

Однако закон парных случаев являет себя не только в реальных событиях, но и в субъективном восприятии событий внешне не связанных. Сигнал тревоги может быть послан через любую мелочь. Предчувствие оправдалось прямо у трапа.

— Товарищ командир, — с партизанской преданностью доложил вахтенный, — тут ребята губернатора с корабля скинули!

Он переминался от небрежности и восторга.

Ольховский не понял услышанное, но по мере проявления в мозгу картинки челюсть его отвисла.

— Что? — горлом спросил он.

— Ну, может, честно говоря, не самого губернатора, тут какие-то хмыри приперлись из мэрии.

— Кто?..

— Да-а мелочь пузатая, слуги народа… от Кардена. Вы не волнуйтесь.

— И что?

— Ну, ребята высказали претензию.

— Какую претензию?!

— Ну, что зарплату четыре месяца не давали. И вообще.

— А мэрия тут при чем?! Вам что, городского заработка мало!

— Наглые, крутые… Ну, не сдержались.

— Что сделали-то? Ну! И за это — за борт?! Суки, суки, идиоты, Боже… Где они?..

— Ну, за борт только хотели. Свистели там, слова, естественно. В общем, сцена из «Броненосца Потемкина».

За грудину Ольховскому вставили выгнутую металлическую пластинку вроде обувного рожка. Его уложили в каюте. Прибежал доктор, роняя валидол, валокардин, нитроглицерин и валерьянку. Завоняло скорой помощью. Ольховский запил этот коктейль коньяком и глубоко затянулся. Доктор закудахтал.

— А ты где был?

— В изоляторе. Занят по службе, товарищ капитан первого ранга! Иванов руку авторучкой проткнул — проводил процедуру, обеззараживал…

— Старшего помощника!

Колчак вломился с боцманом, направляя его движение отработанной хваткой за шиворот. Кондрат услужливо семенил, симулируя беспомощность под железной рукой старпома.

— Вот! — предъявил Колчак, брезгливо разжимая пальцы. Кондрат покачнулся как бы потрясенный. — Он был на палубе! Докладывай… капитан Блад, понимаешь… губернатора он прогнал!

Губернатора, слава Богу, среди изгнанных чиновников не было: молве хотелось рисовать грезу. Были какие-то вторые лица с какими-то гостями города. Почему начальство «Авроры» не предупредили — никто не знал, обычная неувязка, какой-то клерк или секретарша кому-то не передали или забыли позвонить.

— Ну, они, значит, впираются на палубу. А команда вся здесь, мы же после обеда в город на дежурство идем. А они все такие в фирме, парфюм французский, и один командует так мичману Куркину, нагло так: где начальство? Подать немедленно! А тот им: а в чем дело, вы кто? А эти — мол, помощник губернатора, тут гости, почему командир лично не докладывает и вообще не обеспечивает, короче с угрозой так! Куркин: командир занят. Я дежурный, чего надо? Вежливо, товарищ капитан первого ранга! А тот его матом! А у Куркина же семья, вы знаете, а зарплаты полгода нет, он и отвечает: как, говорит, удачно, с самим почти губернатором встретиться, а вы знаете, господин зам губернатора как вас там, что у вас военные моряки ночными сторожами подрабатывают, потому что семьи кормить нечем? Ну, в общем слово за слово, а тут еще Бубнов проходил: а, говорит, вы еще моряков пошлите милостыню собирать! А тут Хазанов вылезает с камбуза компот остужать, ну, вы ж его знаете: забыли, говорит, чем кончается, когда команду тухлым мясом кормят? А если вообще без мяса?! И Сидорович подвернулся, он же сейчас без очков, как крот: с кем это, говорит, вы тут базарите? Кончай базар, гони их с корабля, шляется шваль всякая, а тут и за борт оступиться можно запросто! А Бубнов говорит: вот ебнуть… простите, товарищ командир! — по вашей мэрии из шести дюймов, то-то вы обосретесь… простите, товарищ командир! Ну, вот…