Читать книгу "Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе - Кормак Маккарти"

А вот и игра для вас, сказал Тоудвайн. Сразитесь в потёмках в «монте» с шайкой черномазых. Он поднял кружку, осушил, поставил на стойку и пересчитал оставшиеся монеты. Шаркая ногами, из полумрака к ним приближался какой-то человек. Под мышкой у него была бутылка, он осторожно поставил её на плитки стойки вместе с кружкой, что-то сказал бармену, и тот принёс глиняный кувшин с водой. Подошедший повернул кувшин ручкой вправо от себя и взглянул на мальца. Уже в годах, в шляпе с плоской тульёй, какие редко встречались теперь в этой стране, в грязных шерстяных штанах и рубашке. Huaraches[104]у него на ногах походили на привязанные к подошвам сушёные почерневшие рыбины.

Вы Техас? спросил он.

Малец посмотрел на Тоудвайна.

Вы Техас, сказал старик. Я был Техас три года. Он поднял руку. От указательного пальца остался лишь первый сустав — возможно, старик показывал, что случилось в Техасе, а может, просто хотел годы подсчитать. Он опустил руку, повернулся к стойке, налил в кружку вина, потом взялся за кувшин и подлил воды. Выпил, поставил кружку и повернулся к Тоудвайну. Вытер тылом руки жиденькую седую бородку, а потом воззрился на Тоудвайна снова.

Вы — sociedad de guerra. Contra los bárbaros.[105]

Тоудвайн не знал, как быть. Вылитый неотёсанный рыцарь, что пытается решить загадку тролля.

Старик приложил к плечу воображаемую винтовку, издал губами звук выстрела и повернулся к американцам. Вы убивать апачи, да?

Тоудвайн глянул на Баткэта.

Чего ему надо?

Вандименец тоже провёл трёхпалой рукой по рту, но никакой симпатии не выразил. Старик набрался, сказал он. Или свихнулся.

Тоудвайн опёрся локтями о плитки и, взглянув на старика, сплюнул на пол.

Что, с катушек съехал хуже беглого негра?

Из дальнего угла донёсся стон. Один из сидевших встал, прошёл вдоль стены, наклонился и что-то сказал остальным. Стон раздался снова, старик дважды провёл рукой перед лицом, поцеловал кончики пальцев и поднял глаза на троицу.

Сколько вам платят?

Все промолчали.

Убиваете Гомеса — вам платят много денег.

Madre de Dios,[106]снова застонали в темноте у дальней стены.

Гомес, Гомес, повторил старик. Даже Гомес. Кто устоит против техасцев? Они солдаты. Qué soldados tan valientes. La sangre de Gómez, sangre de la gente…[107]

Он поднял голову. Кровь. Эта страна есть дай много крови. Это Мексика. Эта страна хочет пить. Кровь тысяч Христов. Ничего.

Он махнул рукой туда, где раскинулся внешний мир, где во мраке лежала вся страна и стояли великие осквернённые алтари. Повернувшись, этот старый приверженец умеренности налил ещё вина, снова разбавил водой из кувшина и выпил.

Малец внимательно следил за ним. Смотрел, как старик пьёт, как вытирает рот. Повернувшись, тот заговорил, обращаясь не к мальцу или Тоудвайну, а, видимо, ко всем присутствовавшим в баре.

Я молюсь Господу за эту страну. Говорю это вам. Молюсь. В церковь я не хожу. Зачем мне говорить там с этими куклами? Я говорю здесь.

Он ткнул себя в грудь. Когда он повернулся к американцам, голос его зазвучал мягче. Вы прекрасные кабальерос, сказал он. Вы убиваете bárbaros. Им не спрятаться от вас. Но есть ещё один кабальеро, и вот от него, я думаю, не спрячется никто из людей. Я был солдат. Это как во сне. Когда даже костей не остаётся в пустыне, с тобой говорят сны, и тебе уже не проснуться никогда.

Осушив кружку, он взял бутылку и тихо побрёл в своих сандалиях в дальний полутёмный угол бара. Человек у стены вновь застонал, призывая своего бога. Вандименец поговорил с барменом, тот указал на тёмный угол и покачал головой. Американцы опрокинули по последней, Тоудвайн подтолкнул к бармену несколько тлако,[108]и они вышли на улицу.

Это его сын, сказал Баткэт.

Кто?

Паренёк в углу, которого пырнули ножом.

Его порезали?

Пырнул один из этих типов за столом. Они играли в карты, и один его пырнул.

Что он тогда до сих пор тут делает?

Вот и я спросил.

И что он сказал?

Вопросом на вопрос ответил — а куда, мол, ему идти?

Они пробирались по узким, стиснутым между стен улочкам к воротам и кострам лагеря. Послышался чей-то голос: Las diez y media, tiempo sereno.[109]Это сторож совершал обход; он прошёл мимо с фонарём, негромко сообщая, который час.

По звукам в предрассветном мраке можно было предположить, что именно предстанет сейчас перед глазами. Первые крики птиц в деревьях вдоль реки, позвякивание сбруи, пофыркивание лошадей, с тихим шорохом щиплющих траву. В сумрачном городишке подают голоса первые петухи. В воздухе пахнет лошадьми и древесным углём. Лагерь приходит в движение. Тут и там в прибывающем свете дня сидят местные ребятишки. Никто из просыпающихся бойцов не знает, как долго просидели они здесь в темноте и безмолвии.

Мёртвой индианки на площади уже не было, и по пыли кто-то недавно прошёлся граблями. На шестах чернели пустые светильники жонглёра, а костёр перед палаткой давно потух. Когда они проезжали мимо, рубившая дрова старуха выпрямилась и застыла, сжимая топор обеими руками.

В середине утра они проехали по разграбленному индейскому лагерю, где большие почерневшие куски тонко нарезанного мяса висели по кустам или болтались на шестах, будто странное тёмное бельё. На земле на колышках были растянуты оленьи шкуры, а на камнях в первозданном хаосе валялись белые или охряные кости. Лошади, навострив уши, пошли быстрее. Отряд ехал дальше. Во второй половине дня их догнал чернокожий Джексон, который едва не загнал падавшую от усталости лошадь. Повернувшись в седле, Глэнтон смерил его взглядом. Затем послал лошадь вперёд, негр присоединился к своим бледнолицым попутчикам, и все продолжали путь, как раньше.

Ветерана хватились только вечером. Судья пробрался сквозь дым костров, где готовили еду, и присел на корточки перед Тоудвайном и мальцом.

Что с Чемберсом? спросил он.

Я так думаю, слинял.

Слинял?

Похоже на то.

Он утром выезжал?