Читать книгу "Сын Авроры - Жюльетта Бенцони"

За победой под Турне последовала небольшая передышка, и фон Шуленбург разрешил Морицу наведаться в Брюссель. Малышку, которую юный граф признал, не задумываясь, назвали Жюли. Отдав необходимые распоряжения, касающиеся дальнейшего финансового обеспечения новорожденной и ее матери, Мориц вернулся в Турне, клятвенно пообещав Розетте встретиться с ней, как только сможет:

— Может, меня и лишили права жениться на вас, однако никто не запретит мне любить вас, любить до конца моих дней!

Он говорил искренне, с присущей молодости горячностью, но в следующий раз, когда он приехал в Брюссель, ни Розетты, ни дочери там он не нашел. Они исчезли. Мориц и господин Дюбозан начали поиски, но узнали лишь, что их перевезли в какой-то монастырь. Но в какой? В одной только Фландрии их было великое множество. Напрасно несчастный влюбленный наводил справки, расспрашивал знакомых и ездил по стране — все безрезультатно! Вскоре исчез и господин Дюбозан. Ну, а потом... Потом война снова обрушилась на молодого человека, и он ринулся в ее объятия, как мужчина бросается в постель к любовнице... Только она одна могла облегчить его страдания!

* * *

Когда же война во Фландрии несколько утихла, юный граф Саксонский заехал на несколько дней к своей матери в Кведлинбург. Ему было невдомек, какую роль сыграла она в таинственном исчезновении Розетты. Кроме того, Аврора обладала исключительным умением манипулировать сыном, преклонявшимся перед ее красотой и изяществом. Возможно, поглощенная церковными обязанностями, с одной стороны, и «деловыми отношениями» с Августом Сильным — с другой, она была не слишком хорошей матерью в традиционном смысле этого слова. Но в те редкие моменты, когда они с Морицем оказывались наедине друг с другом, молодой бастард чувствовал себя просто превосходно, и мучительные годы одиночества, скрашиваемые время от времени присутствием тетушки Амалии, стирались из его памяти, пусть и ненадолго...

Со своей стороны, Аврора тоже упивалась этим ощущением безграничного счастья, которое давало ей общение с сыном. К счастью этому, однако, примешивалось и другое чувство — легкая, едва уловимая грусть, поскольку графиня знала, что долго это не продлится. Она с удивлением отмечала, как быстро дни бегут за днями и как быстро скоротечное время вступает в свои права, дабы отобрать у нее самое дорогое. Ее переписка с Шарлоттой Беркхоф, с которой она встречалась пару раз, служила своего рода календарем, в котором отмеченных дней становилось все больше и больше. Последний раз она ездила в Целле в 1705 году, сразу же после смерти Георга-Вильгельма[36], когда его супруга, герцогиня Элеонора, оказалась в весьма затруднительном положении. Ее отвратительный зять поспешил наложить руку на герцогство, которое должно было перейти к Георгу-Августу[37], сыну Софии Доротеи, несмотря на то, что сам герцог сделал единственной наследницей свою дочь. Более того, мать выгнали из ее же дворца! Впрочем, та покинула его с исключительным достоинством, спокойно и без эмоций. Оттуда она переехала в свой родной особняк в Винхаузене, куда она заранее перевезла мебель и ценные вещи, принадлежавшие ее покойному мужу. Дорогие украшения она предусмотрительно отправила дочери, так что все было более или менее в порядке. А спустя некоторое время она узнала радостную новость: Людовик XIV неожиданно решил подарить ей поместье в Ольбрезе, доселе пустовавшее и не имевшее законного владельца. Также Элеонора приняла необходимые меры предосторожности и отправила в Голландию крупную сумму в сто тысяч талеров, сделав своим поручителем Аврору фон Кенигсмарк, когда они вместе с Шарлоттой навещали несчастную женщину.

Втроем они даже съездили в Альден. О, как страдала бедная Элеонора, которой запретили приближаться к своей дочери! Им пришлось долгое время стоять возле дороги в ожидании появления Софии Доротеи (девушке в заключении разрешали совершать ежедневные прогулки в сопровождении слуг). Не имея возможности подойти к дочери и поговорить с ней, герцогиня Элеонора мучилась, и Аврора с Шарлоттой наблюдали за ней, не скрывая слез. Вскоре мимо них в кольце вооруженных всадников проехал крытый экипаж. Внутри женщины увидели хрупкую фигурку Софии Доротеи в темном платье и с высоким фонтанжем[38]. На ее изящные плечи был наброшен черный кружевной шарф, усыпанный бриллиантами. Девушка была бледна и, казалось, смотрела перед собой невидящим взглядом, точно в полусне!

От одного падкого на золотые монеты лакея герцогиня узнала, что девушка гуляет всегда исключительно в черном, а уже в Альденском замке переодевается в белое накрахмаленное платье, а ужинает всегда в одиночестве.

Также этот лакей сообщил, что София Доротея практически ни с кем не разговаривает и подолгу сидит, глядя перед собой в одну точку, будто изваяние. Ее «двор» увеличился с того момента, как она стала наследницей: одна придворная дама подносила ей салфетки, другая протирала посуду, а на исполнение различных мелких поручений ей отводились несколько лакеев. Она никогда ни с кем не заговаривала, но при этом иногда улыбалась, а ее губы едва различимо шевелились, как если бы она обращалась к некоему невидимому собеседнику, сидящему за столом напротив нее. Похоже, она, как никогда, была близка к помешательству. И все же она не сошла с ума. Просто нервы ее были натянуты до предела, а дух сломлен. Так, когда в замке случился пожар и огонь охватил почти все помещения, она недвижимо сидела на стуле в своей спальне, водрузив на колени шкатулку с драгоценностями, и не реагировала на сигналы тревоги до тех пор, пока не получила официальный приказ наместника...

Дети заключенной также не имели права приближаться к своей матери. За попытку встретиться с нею ее сын был даже временно заключен под стражу. Увидеться с родной матерью не удалось и ее дочери (ее тоже звали София Доротея). Даже будучи супругой Фридриха-Вильгельма, а следовательно — королевой Пруссии[39], она так и не смогла добиться хоть какого-то положительного результата, так что им с братом не оставалось ничего другого, как тихо ненавидеть своего отца, Георга I, который был виновником этой драмы... Действительно, смерть в 1706 году курфюрста Эрнста Августа[40], их деда, позволила Георгу I в полной мере насладиться своей жуткой местью неверной жене.