Читать книгу "Возвращение во Флоренцию - Джудит Леннокс"

— Расскажи мне подробнее про школу. И про самолеты. Я хочу знать все-все.

Они отослали Фредди, хотя Тесса просила позволить ей остаться.

— Ни в коем случае, миссис Николсон, — отрезала медсестра, как будто та просила о чем-то неприличном.

Потом, после того, как с ней проделали несколько унизительных процедур, Тессу уложили в кровать, и медсестра удалилась. Она лежала в идеально чистой палате, окно которой выходило в крошечный голый садик; тем не менее, Тесса чувствовала себя заброшенной, похороненной под накрахмаленными простынями и шерстяными одеялами. Ей было очень больно: она спросила, не могут ли они дать ей что-нибудь от боли, однако сестра ответила, что для обезболивающего слишком рано.

Время текло еле-еле. Изредка к ней в палату заходили сестры, измеряли ей пульс и температуру, потом снова уходили, негромко постукивая подошвами туфель по линолеуму. В час дня ей принесли на подносе обед, но она не смогла съесть ни крошки. В пять подали чай. Медсестра в темно-синей форме вошла в палату и сказала: «Вы обязательно должны поесть, миссис Николсон. Силы вам еще понадобятся», — и Тесса съела сандвич, а потом ее стошнило прямо на крахмальные льняные простыни. Две сестры с недовольными лицами быстро сменили ей белье.

Потом она долго лежала, чувствуя себя ужасно одинокой. Ей хотелось увидеть Майло, хотелось увидеть Фредди. Потом она захотела умереть и закричала во все горло, так что в палату одновременно ворвались трое медсестер. Одна шикнула на нее, а Тесса выругалась в ответ: девушка была шокирована. Потом сестра в темно-синей форме осмотрела Тессу и сказала, что ее надо перевести в родильное отделение. После нескончаемого путешествия по выстланным линолеумом коридорам в трясущемся кресле-каталке ее уложили на высокую кушетку в ярко освещенном зале. На лицо надели маску, пустили газ и велели тужиться; симпатичная медсестра держала ее за руку и ласково говорила, что Тесса прекрасно справляется. Через час, с последним изматывающим усилием и криком, Тесса родила сына. Они взвесили его — шесть с половиной фунтов, — а потом симпатичная медсестра завернула ребенка в одеяльце и протянула Тессе. Другая сестра прошипела ей на ухо: «Что вы делаете, Доукинс? Унесите ребенка! Его отдают на усыновление».

— Я никому его не отдаю, — сказала Тесса. — Я сама буду его воспитывать.

Решение было принято — это оказалось совсем нетрудно. Личико ее сына было сморщенное, как будто носовой платок, который до этого находился у нее внутри, на голове торчал ежик светлых волосиков, а темные глазки иногда приоткрывались и недоуменно смотрели вокруг. Она ни за что не смогла бы отдать его чужим людям — ее сердце разорвалось бы на части.

На следующий день, в часы посещений, к ней пришли все: ее друзья и Фредди; их впускали в палату по двое, потому что так диктовали правила больницы. Комната наполнилась цветами, журналами и коробками шоколадных конфет, и медсестры стали любезнее обращаться с ней, потому что в числе посетителей оказались знаменитая комедийная актриса и невероятно красивый исследователь-полярник.

В тот вечер, когда посетители разошлись, Тесса осторожно выбралась из постели, несмотря на сильную боль внизу живота, нашла блокнот и конверт и написала Майло. Симпатичная медсестра, Доукинс, согласилась отправить письмо.

Ребекка была в ванной, когда щелкнула крышка почтового ящика на входной двери. Майло бросился вниз; в последнее время он всегда старался первым добраться до почты. Он же отвечал на все телефонные звонки.

Узнав почерк Тессы, он бросил остальные письма на столик в холле и торопливо вскрыл конверт.

— Что это?

Он поднял глаза. Ребекка стояла наверху лестницы.

— Как обычно — письмо от поклонницы, — сказал он, делая вид, что пробегает глазами записку. — С удовольствием прочла Разбитую радугу, но Пряжа Пенелопы по-прежнему ее любимый роман. Почему-то они думают, что подобные замечания должны мне польстить.

— Ясно, — ответила жена. — Что ты будешь на завтрак: яичницу или копченую селедку?

— Селедку, — автоматически произнес он.

Ребекка прошла на кухню. Майло закрылся у себя в кабинете и оперся на рабочий стол. На лбу у него блестели капельки пота. Он прочитал письмо Тессы.

«Дорогой Майло, — говорилось в нем, — я родила мальчика! Это произошло рано утром в четверг, и он самый чудесный и очаровательный ребенок на свете».

На него нахлынула целая буря противоречивых чувств — потрясение, гордость, тревога и облегчение оттого, что роды позади и Тесса жива, — так что Майло был вынужден присесть. Сердце его колотилось. Он продолжал читать:

«Я назову малыша Анджело Фредерик. Анджело — потому что у него золотистые волосы и синие глаза и он похож на ангела, а Фредерик, конечно же, в честь Фредди…»

Майло нахмурился. «Анджело Фредерик…»

Он быстро дочитал письмо. Они обсуждали возможность усыновления: хотя нет, не совсем так — он несколько раз осторожно пытался поднять эту тему, словно лошадь, подходящая к высокому барьеру, понимая, что, хотя для него усыновление казалось единственным разумным выходом из ситуации, он не имел права навязывать свое мнение Тессе. Она же всегда чувствовала, когда он собирается заговорить о чем-то особенно важном, и меняла тему разговора. Она редко бывала серьезной; это ему в ней нравилось и одновременно раздражало. Однажды, когда они вдвоем лежали в постели, он вдруг с необычной для себя ясностью осознал, что больше всего желает провести с ней остаток жизни, и плевать ему на все сложности, но как только он попытался заговорить, она прижала пальчики к его губам, заставляя замолчать. «Нет, Майло, — мягко прошептала она. — Не говори ничего. Все прекрасно так, как есть».

Однако он надеялся, что она все же отдаст ребенка. Он рассчитывал, что так и будет. Это было бы во всех смыслах самым здравым решением. И для Тессы, и для малыша. Ребенку нужен отец.

Майло посмотрел в окно. На улице шел снег — на землю ложились пушистые белые хлопья. Он подумал: «Сын!» — и перед его глазами пробежали соблазнительные картинки: как мальчик будет расти у него на глазах, как они будут обогащать жизнь друг друга. Конечно, ребенку придется называть его дядюшкой; он убедит Тессу не называть его Анджело, потому что с таким именем его будут вечно дразнить в школе. Видение растаяло; он осознал жестокую правду. Майло вспомнил одного мальчика, с которым учился в подготовительном классе: он был незаконнорожденным и словно нес на себе печать бесчестья, позора, отчего Майло относился к нему с жалостью и легким презрением. Он еще раз пробежал глазами письмо. Об усыновлении там не было ни слова; судя по всему, Тесса приняла решение оставить себе ребенка.

А если так, что это сулило ему? Тревога и опасения, терзавшие его прошедшие шесть месяцев, будут преследовать его всю оставшуюся жизнь; ему предстоит жить в постоянном страхе оттого, что правда может открыться. Он шел по канату над пропастью, и мысль о том, что этому не будет конца, показалась Майло пугающей. Тесса, похоже, думала, что они останутся любовниками и смогут сохранить его отцовство в тайне, но он подозревал, что на деле это окажется невозможным. Рано или поздно их увидят вместе, рано или поздно люди начнут задавать вопросы. Оба они достаточно известны: ее лицо появляется на обложках журналов, его — на обложках книг. Скандал положит конец его карьере.