Читать книгу "Уход Толстого. Как это было - Виталий Борисович Ремизов"

я не могу не помнить этого. Внешние условия могут разделить нас, но то, что мы — позволяю себе говорить за вас — друг для друга, никем и ничем не может быть ослаблено.

Я только как практический совет в данном случае говорю — будьте снисходительны. […]»[85].

Из «Дневника для одного себя»

Льва Николаевича Толстого

7 октября

Вчера 6 октября. Был слаб и мрачен. Все было тяжело и неприятно. От Черткова письмо. Он считает это напрасно. Она старается и просила его приехать. Сегодня Таня ездила к Чертковым. Галя очень раздражена. Чертков решил приехать в 8, теперь без 10 минут. Софья Андреевна просила, чтобы я не целовался с ним. Как противно. Был истерический припадок.

Л. Н. Толстой и В. Г. Чертков в кабинете яснополянского дома. 1909. Фотография В. Г. Черткова

Из дневника Льва Николаевича Толстого

7 октября

Мало спал. Та же слабость. Гулял и записал о панибратстве с Богом. Саша списала. Ничего не делал, кроме писем, и то мало. Таня ездила к Черткову. Он хочет приехать в 8, т. е. сейчас. Буду помнить, что надо помнить, что я живу для себя, перед Богом. Да, горе в том, что когда один — помню, а сойдусь — забываю. Читал Шопенгауера. Надо сказать Черткову. Вот и все до 8 часов.

Был Чертков. Очень прост и ясен. Много говорили обо всем, кроме наших затрудненных отношений. Оно и лучше. Он уехал в 10-м часу. Соня опять впала в истерический припадок, было тяжело.

Из «Дневника для одного себя»

Льва Николаевича Толстого

8 октября

Я высказал ей все то, что считал нужным. Она возражала, и я раздражился. И это было дурно. Но может быть, все-таки что-нибудь останется. Правда, что все дело в том, чтобы самому не поступить дурно, но и ее не всегда, но большею частью искренне жалко. Ложусь спать, проведя день лучше.

9 октября

Она спокойна, но затевает говорить о себе. Читал истерию. Все виноваты, кроме нее. Не поехал к Чертковым и не поеду. Спокойствие дороже всего. На душе строго, серьезно.

Из дневника Льва Николаевича Толстого

9 октября

Здоровье лучше. Ходил и хорошо поутру думал, а именно:

1) Тело? Зачем тело? Зачем пространство, время, причинность? Но ведь вопрос «Зачемъ?» есть вопрос причинности. И тайна, зачем тело, остается тайной.

2) Спрашивать надо: не зачем я живу, а что мне делать.

Дальше не буду выписывать. Ничего не писал, кроме пустого письма. На душе хорошо, значительно, религиозно и от того хорошо.

10 октября

Встал поздно, в 9. Дурной признак, но провел день хорошо. Начинаю привыкать к работе над собой, к вызыванию своего высшего судьи и к прислушиванию к его решению о самых, кажущихся мелких, вопросах жизни. Только успел прочитать письма и «Круг чтения» и «На каждый день». Потом поправил корректуры трех книжечек «Для Души». Они мне нравятся. […] Записать:

1) Дело наше здесь только в том, чтобы держать себя, как орудие, которым делается хозяином непостижимое мне дело — держать себя в наилучшем порядке, — чтобы, если я соха, чтобы сошники были остры, чтобы, если я светильник, чтоб ничего не мешало ему гореть. То же, что делается нашими жизнями, нам не дано знать, да и не нужно.

Из «Дневника для одного себя»

Льва Николаевича Толстого

10 октября

Тихо, но все неестественно и жутко. Нет спокойствия.

Из дневника

Льва Николаевича Толстого

11 октября

Летят дни без дела. Поздно встал. Гулял. Дома Софья Андреевна опять взволнована, воображаемыми моими тайными свиданиями с Чертковым. Очень жаль ее, она больна. […] Записать:

1) Любовь к детям, супругам, братьям — это образчик той любви, какая должна и может быть ко всем.

Л. Н. Толстой в парке около дома. 1908. Фотография В. Г. Черткова

Л. Н. Толстой. Ясная Поляна. В кабинете. 1909. Фотография В. Г. Черткова

Л. Н. Толстой. Ясная Поляна. 1907. Фотография В. Г. Черткова

2) Надо быть, как лампа, закрытым от внешних влияний — ветра, насекомых, и при этом чистым, прозрачным и жарко горящим.

Все чаще и чаще при общении с людьми воспоминаю, кто я настоящий и чего от себя требую, только перед Богом, а не перед людьми.

Из «Дневника для одного себя»

Льва Николаевича Толстого

11 октября

С утра разговор о том, что я вчера тайно виделся с Чертковым. Всю ночь не спала. Но спасибо, борется с собой. Я держался хорошо, молчал. Все, что ни случается, она переводит в подтверждение своей мании — ничего…

12 октября

Опять с утра разговор и сцена. Что-то, кто-то ей сказал о каком-то моем завещании дневников Черткову. Я молчал. День пустой, не мог работать хорошо. Вечером опять тот же разговор. Намеки, выпытывания.

Из письма Льва Николаевича Толстого Т. Л. Сухотиной

12 октября 1910 г. Ясная Поляна

«Вот и пишу тебе, милая Таничка. И так совесть мучает, что не написал до сих пор. Хорошо ли у вас дома? Надеюсь, что хорошо. А у нас не похвалюсь: все так же тяжело. Особенного нет, но каждый день упреки, слезы. Вчера и нынче было особенно худо. Сейчас 12-го и 12-й час ночи. Только что были разговоры с упреками о каком-то завещании Черткову, о котором она откуда-то, как говорит, узнала. Я молчал, и так разошлись. Нынче же утром думал о том, что объявлю, что уезжаю в Кочеты, и уеду. Но потом раздумал. Да, странно, вы, любящие меня, должны желать, чтобы я не приезжал к вам. Надеюсь, что и не приеду. Остальное все хорошо. […]»[86].

Л. Н. Толстой с дочерью Татьяной Львовной. Затишье, хутор Х. Н. Абрикосова близ Кочетов. 1910. Фотография В. Г. Черткова

Из письма Татьяны Львовны Сухотиной Л. Н. Толстому

19 октября 1910 г. Кочеты

«Спасибо, милый Папенька, за твое письмо, которое шло почему-то необыкновенно долго. Да, пожалуй, ты прав, что как нам ни хорошо, когда ты в Кочетах живешь, а твоему приезду, пожалуй, скорее испугаешься, чем обрадуешься.

Я, было, надеялась на успокоение — хотя и неполное — у вас, но по последним письмам вижу, что до него еще далеко. С советами я больше соваться не буду: я совершенно запуталась и ничего придумать не могу. И чувствую, что и помощи оказать не могу. Сейчас приходил Миша (М. С. Сухотин, муж Т. Л. Сухотиной-Толстой. — В. Р.) и велел сказать, что, напротив, он очень тебя приглашает в Кочеты, а Таничка (дочка