Читать книгу "Черный дембель. Часть 4 - Андрей Анатольевич Федин"

одним из поворотов впереди, посуда. Стеклянные дверцы на стеллажах вздрагивали от наших шагов и едва слышно дребезжали. В какофонию этих звуков вплетался едва слышный мужской голос, мурлыкавший «Турецкий марш» Моцарта. С каждым нашим шагом это мурлыканье становилось ближе и громче. Я почувствовал, что к аромату жареной колбасы добавился душок подгоревшего масла, оттенённый запахом крепкого чая. Вслед за Бурцевой я свернул в конце коридора — тут же сообразил, что мы пришли не на кухню, а в столовую.

Я увидел в столовой, как наряженный в белый фартук (с кружевами) невысокий лысоватый мужчина накрывал на стол. С идеально ровной осанкой вышколенного халдея он шагал вдоль накрытой белой скатертью столешницы. Мужчина неторопливо расставлял на столе тарелки, чашки, раскладывал приборы. На нас он обратил внимание не сразу — лишь после Настиного окрика. Мужчина поставил чашку, повернул её ручку в сторону большого не зашторенного окна (я обратил внимание, что ручки всех чашек на столе смотрели в одну сторону). Взглянул сперва на Бурцеву, а затем на меня. Мне тут же вспомнились рассказы о Ленине, которые я слышал в детстве. Точнее, та их часть, где говорили: «…А глаза у дедушки Ленина были добрые-предобрые…»

Карие глаза наряженного в фартук мужчины блеснули в свете невзрачной люстры (копии той, которую я видел в прихожей).

— Папа, познакомься! — воскликнула Настя. — Это Серёжа Чернов.

Уверенно добавила:

— Он мой друг.

Дёрнула меня за руку.

— Сергей, а это мой папа Евгений Богданович.

Евгений Богданович «по-доброму» улыбнулся: одними губами (глаза у него и раньше были «добрыми»).

— Ты чего припёрся в Москву, Чернов? — спросил он.

Звуки его голоса, будто чашка крепкого кофе, прогнали мою сонливость.

Я вынул из кармана пиджака бланк с телеграммой, развернул его и протянул Бурцеву.

Евгений Богданович взглянул на телеграмму лишь мимолётно; и снова по-доброму заглянул мне в глаза.

— Так ты, Чернов, примчался спасать мою дочь? — спросил он. — Дочь полковника КГБ?

Я пожал плечами и ответил:

— Она могла уже и не быть дочерью полковника КГБ.

Евгений Богданович кивнул.

— Резонное замечание, — сказал он.

Бурцев нахмурил неровные брови.

Поинтересовался:

— Так ты, Чернов, явился на штурм Лубянки?

Я снова дёрнул плечом, произнёс:

— Допускал и такой вариант. Среди прочих.

Почувствовал, как Настя сжала мою руку — она её пока не выпустила. Бурцев покачал головой.

— Дури в тебе, Чернов, много. Мне об этом докладывали.

Он хмыкнул, взглянул на дочь. Анастасия чуть ссутулилась.

— Настенька, ты уже сообщила… другу, зачем мы его позвали?

Он слегка приподнял правую бровь. Анастасия выпустила мою руку, потрясла головой.

— Ещё нет, — сказала она.

— Сама это сделаешь? — спросил Евгений Богданович. — Или… я?

Он на два-три миллиметра сдвинул к краю стола тарелку. При этом Бурцев не отводил взгляда от лица дочери.

— Не надо, папа, — попросила Настя. — Я сама…

Глава 12

Столовая в квартире Бурцевых напомнила мне «первую» гостиную в доме моих родителей. Здесь тоже в центре комнаты стоял стол, окружённый четырьмя стульями с деревянными спинками. Был тут и невысокий сервант, за стеклянными дверками которого поблёскивала хрустальная посуда (с таким расстоянием до потолка вся стандартная мебель казалась бы невысокой). На окне едва заметно покачивалась тюлевая штора. В углах рядом с окном притаились тумбы (такого же тёмно-бордового цвета, как и сервант). На каждой — по светильнику с жёлтым абажуром. Диван-книжка и два кресла около стены. Пёстрый ковёр поверх паркета-ёлочки. Обои на стенах: золотистые, с орнаментом в виде блестящих листьев папоротника. И пять картин примерно одинакового размера — на всех я увидел «природу средней полосы»: берёзки, речки и поросшие высокой травой луга.

— Дочь, мы ждём твоё объяснение, — сказал Евгений Богданович. — Юноша всё ещё пребывает в неведении.

Он указал на меня длинным тонким пальцем.

— Ему интересно, на кой чёрт он бросил учёбу и сутки трясся в поезде, — заявил Бурцев. — Настенька, поведай нам об этом.

Он посмотрел в глаза дочери.

Мне почудилось, что Анастасия растерялась. Она судорожно вдохнула…

— Говори с чувством, с толком, с расстановкой, — велел Евгений Богданович. — Без этих своих умных изречений.

— Папа!

Настя раздражённо взмахнула руками. Евгений Богданович усмехнулся.

— Проверим, готова ли ты к преподавательской деятельности, — сказал он. — Научили тебя хоть чему-нибудь полезному на этом вашем филологическом факультете? Или вы там только буржуйскую философию изучали?

Настя шагнула ближе к отцу, подальше от меня. Стрельнула в меня настороженным взглядом.

— Сергей, видишь ли… мы выбираем не случайно друг друга. Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании…

— Настасья! — рявкнул Бурцев.

Он стукнул костяшкой пальца по скатерти — расставленная на столе посуда тихо звякнула. Анастасия вскинула руки.

— Что, папа? Это же слова Зигмунда Фрейда!

— Без этих твоих умных фразочек, я сказал. Говори по-человечески, дочь. Своими словами. Чтобы мы тебя понимали.

— Я и говорю…

— Настя!

В голосе Бурцева лязгнул метал. Анастасия дёрнула плечами.

— Ладно, ладно! Своими словами. Я поняла, папа.

Она повернулась ко мне, натянуто улыбнулась.

— В общем… в пятницу, — сказала она, — со мной в универе приключилась неприятная история. Володька…

Настя поморщила нос, махнула рукой.

— В общем… это не важно. Важно, что вечером мы с папой за ужином обсудили этот случай. Разобрали его, как папа говорит, подетально. Рассмотрели варианты: как мне следовало поступить, и как я в действительности поступила. И я сказала папе, что если бы тогда рядом со мной находился либо ты, либо Лена, то вы бы точно не ржали над Володькиными шуточками.

Бурцева стрельнула взглядом в отца. Евгений Богданович едва заметно кивнул.

— Я сказала папе, что все мои одногруппники — напыщенные избалованные идиотки и маменькины сынки. И что до пятницы они всегда только изображали моих друзей. А как дошло до дела… они и пальцем не пошевелили в мою поддержку. Я заявила папе, что мои единственные настоящие друзья — это ты и Лена. Ну, и ещё, может быть: Кирилл, Наташа и Артурчик.

Настя замолчала, скрестила на груди руки. Бурцев снова кивнул.

— Дальше, — сказал Евгений Богданович.

Анастасия вздохнула. Она будто через силу подняла на меня глаза.

— Сергей, я повторила папе твои слова, — сказала Настя, — которые ты произнёс тогда, на вокзале. Помнишь? Ты говорил… чтобы я сообщила, если понадобится ваша помощь. Чтобы помнила: в Новосоветске у меня есть настоящие друзья. Я сказала папе, что позову тебя. И ты этого Володьку поколотишь… как Федьку тогда, на Птичьей скале. А папа…

Бурцева резко замолчала, взглянула на отца — тот качнул головой.

— А папа ответил… — сказал Евгений Богданович. — Напомни, дочь, что я