Читать книгу "История Вселенских соборов. Часть I. Вселенские соборы IV и V веков - Алексей Петрович Лебедев"

можно усматривать Духа (ἐν τφ ὑιῷ τό πνεῦμα), которым просвещаемся»[370]. В том же роде пишет Василий Великий: «отличительный признак ипостасного Его (Духа) свойства есть тот, что по Сыне и в Сыне познается и от Отца имеет бытие»[371]. Отцы любили именовать Духа «образом» Сына, «глаголом» Его. Василий Великий пишет: «Сын образ Бога (Отца), а Дух образ Сына. Сын Слово Бога, а Дух глагол Сына»[372]. Отцы, желая утвердить мысль о преискреннем причастии Духа с Сыном, выражались иногда таким образом, как будто бы они близки были к верованию в причинную связь Сына и Духа. Василий Великий выражается так: «что Дух явился чрез Сына (διά υἱόν πεφηνέναι), сие апостол сделал ясным, наименовав Его Духом Сына, как и Духом Божиим, и нарекши умом Христовым, как и Духом Божиим, по подобию духа в человеке»[373]. Он же, разъясняя вопрос, почему Дух Св. не сын Сыну, говорит: «не потому что Он от Бога не чрез Сына» (οὐ διά τό μή εἲ ναι έx Θεοῦ δι υἱοῦ)[374].

Афанасий со своей стороны выражался так: «чьим же причастником по- вашему будет Сын? Причастником ли Духа? Но Сам Дух приемлет паче от Сына, как сказал Сын» (Иоан. 16, 14)[375]. В подобном же роде говорил и Григорий Нисский. Напр.: «Дух происходит (ὑποστῆναι) от Отца и является (πεφηνέναι) чрез Сына»[376].

Окончив изложение воззрений отцов православной церкви или вообще александрийствующих, относительно Духа Св., предлагаем себе вопрос: мысли эти, настаивающие на близком общении Духа со Отцом и в особенности с Сыном, не давали ли повода арианствующей партии раскрывать со своей стороны мысли противоположного характера в видах протеста и оппозщии и в намерении избегнуть кажущегося слияния лиц Св. Троицы? Если так, то учение о Духе в церкви православной было новым и новым разъединяющим моментом в спорах и борьбе между сторонниками арианства и противниками его, между богословами антиохийской и александрийской школ.

Представляя себе две партии в истории церкви IV века — арианскую и противоарианскую или православную, антиохийствующую и александрийствующую, мы должны быть далеки от мысли, что это две партии, строго разграниченные, разделенные во всех своих воззрениях, симпатиях в антипатиях, средостением ограды. Вся церковь, за исклю- чением великих мужей в обществе православных и глав арианства, все прочее представляло подвижный, текучий элемент. Партии сближались, разъединялись, опять образовывались новые. Все представляло какой-то бурно стремящийся поток. Взгляды партий на своих друзей и недругов не были устойчивы. Кто считался другом своим, для одних в известной партии, тот же считался недругом, волком, у других в той же нартии. Примеров можно привести достаточно и убедительных. Так, в кругах александрийских не одинаково смотрели на одного и того же Аноллинария. Инде считали его другом, приверженцем здравой веры[377], инде те же православные отказывались от всякого общения с ним[378]. В таком же положении находились православные, когда вопрос шел о том, православен или неправославен Маркелл Анкирский? Одни всегда и неизменно защищали его[379], другие, например, св. Василий Великий, считали его положительно еретиком. Он называет учение Маркелла «ересью несносною, зловредною и чуждою здравой веры, доказательством сего», присовокупляет Василий, «сохранившиеся у нас его мерзкие книги»[380]. Столь же неодинаково смотрели в церкви на знаменитого Мелетия, епископа Антиохийскаго. Василий Великий всю жизнь остается в самых дружественных связях с Мелетием, ведет с ним дружественную переписку и восхваляет его. При одном случае он писал Мелетию: «все здешнее исполнено болезней и мне одно прибежище от зол — мысль о твоей святости. Если, по молитвам твоим, пока я еще на земле, удостоюсь личного свидания с тобою и сподоблюсь внимать полезным урокам сего живого гласа или привить напутствие для настоящаго и будущего века, то признаю сие величайшим из благ и почту для себя на- чалом Божия ко мне благоволения»[381]. Но однако тот же Мелетий остается вне церковного общения с Афанасием[382]. В церкви римской и александрийской он прямо считался еретиком, последователем Ария (ἀρειομανίτης), что Василий признавал очень неблагоприятным для церковного благосостояния[383]. То же видим относительно личности Павлина, другого епископа Антиохийскего, бывшего предметом многих, долгих и сильных споров в церкви. Афанасий поддерживал самые тесные сношения с Павлином: всех сторонников Павлина он называет «своими возлюбленными» (τοῖς ἀγαπητοῖς)[384]. Не так взирали на Павлина другие представители православия. Василий Великий чуждается Павлина, — он укоризненно отзывается о нем за его склонность к учению Маркелла и за то, что последователей этого еретика он принимает в общение с церковью[385]. Диодор, пресвитер Антиохийский, лично упрекает Павлина за то, что он отвергал «троичность ипостасей»[386]. То же повторяется относительно Василия, еп. Анкирсксго, который почитался главой полуариан. На соборе Сардикийском, православном, о нем положено было: «не считать его даже между христианами»[387], а между тем о нем хорошо отзывается Феодорит[388] и, что особенно замечательно, Афанасий, принимая во внимание, что Василий сомневался лишь относительно слова: «единосущный», почитает его «братом, имеющим с православвыми ту же мысль», и находит, что он ничем не отличается от остальных исповедников православия[389]. Заслуживают упоминания отношения, в каких стояли православные к епископу Самосатскому Евсевию. Евсевий был истинный друг Василия Великого; последний питал к нему самые симпатические чувства, считал его рев- ностным деятелем в пользу православия, ведет с ним беспрерывную переписку. Григорий Богослов также переписывается с ним, как лицом единомышленным. Феодорит отзывается о нем с самой лестной стороны[390]. Тем не менее в Риме и Александрии он считался арианином[391]. Василий Великий был в сношениях с Диодором, впоследствии eп. Тарсийским; говорил о нем, что он «любит и уважает его за благодать, ощутительную в его слове, по которой он многих делает лучшими». Тот же Василий хвалит и воспитателя Диодора — Силуана, еп. Тарсийского. И однако за связи с Диододором многие упрекали Василия, прекращали с ним церковное общение[392], а Силуан, по свидетельству Созомена, не чуждался общения арианского, как доказал это собор Селевкийский[393]. К лицам, процветавшим в древней церкви, писатели одной и той же стороны относятся противоположно. Афанасий защищает честь и память Дионисия, еп. Александрийского, почитает его поборником истины, посвящает разбору его учения целое сочинение[394]; между тем того же Дионисия Василий Великий прямо называет предтечею арианизма. Василий писал: «не все хвалю у Дионисия. Иное же и вовсе