Читать книгу "Русофобия - Елена Владарчук"

Наташе казалось, что примирение вовсе невозможно теперь, и вся эта идея со свадьбой и медовым месяцем была большой ошибкой.

Сидя за столиком в ожидании заказа, Артём твёрдо решил помириться с женой в постели и никуда не выходить. А Наташа – отправиться после завтрака на прогулку по городу, с Артёмом или без него.

Заброшенное промышленное здание на окраине Нью-Йорка

10.00

Джек покинул здание бывшей швейной фабрики. Во внутреннем кармане куртки у него лежала фотография красивой молодой женщины. На обратной стороне снимка была надпись «одиннадцатое августа, два часа дня»

Он внимательно огляделся по сторонам, и только когда убедился, что его никто не видит, вышел на улицу. Это был хороший район, потому что здесь даже среди дня редко кого встретишь. Хороший район для того, кто не хочет быть обнаруженным. Кроме Джека здесь обитали только голуби и худая бродячая собака со своими голодными щенками.

Джек ещё раз посмотрел по сторонам и двинулся вверх по улице. У него было задание. Важное задание. Но он отвлекался, думая о седьмом августа. Та русская не такая как другие. Но её ожидает такой же финал, как и остальных. Правда, сначала Джек узнает, какие у неё дела с ФБР. А потом развлечётся. Но всё это чуть позже. У него ещё есть время.

Временный офис ФБР в Нью-Йорке

12.15

Розалинда Голдер сидела в комнате без окон. Зато почти всю противоположную стену занимало огромное зеркало, за которым, это она знала точно, скрывались агенты федерального бюро расследований и рассматривали её, изучая мимику и движения. Её руки и ноги были скованы хитрым механизмом, крепившимся к специальному приспособлению в металлическом столе. Розалинда сидела, выпрямив спину. Её руки лежали на столешнице в непосредственной близости от механизма крепления, если она пыталась развести руки в стороны, то цепочка приподнимала её ноги. И наоборот, когда Розалинда, забывшись, вытягивала ноги, её руки тянулись к кольцу в центре стола. Это была новая пытка, догадалась она, заставить её постоянно держать в напряжении своё тело, чтобы потерять контроль над эмоциями и сорваться.

Хитро. Розалинда усмехнулась про себя. Но с ней этот номер не пройдёт. Она прикрыла глаза, отрешившись от физической составляющей, позволив телу расслабиться, даже в этом неудобном положении.

Этому она научилась в совсем юном возрасте, когда ещё даже не слышала слова «медитация». Другого способа скрыться от побоев отчима Розалинда не знала. На теле оставались синяки и кровоточащие рубцы. Они сильно болели. Но это было потом. Когда она оставалась одна, в безопасности, заползала в широкую бетонную трубу, проложенную для обмелевшего теперь ручья под скоростной трассой. Здесь было её убежище. Её истинный дом. Девочка натаскала в трубу различных тряпок, которые удалось найти, точнее, украсть, в маленьком нищем городишке. Теперь у Розалинды было настоящее верблюжье одеяло, которое кололось, но отлично грело девочку, прятавшуюся в трубе и по ночам, когда пьяный или обколовшийся отчим устраивал дома погром.

Сначала Розалинда плакала, потом поняла, что слёзы ей не помогут. Как и мама, которая после переезда к отчиму тоже начала делать себе уколы в вену. Розалинда не столько понимала, что собой представляют наркотики, сколько сталкивалась с последствиями их применения. Поэтому была совершенно убеждена, что наркотики – зло.

Потом была женщина из службы социальной опеки, которая забрала Розалинду в детский дом. Там было хорошо, ведь девочку кормили и не били, несмотря на то, что она не разговаривала. Затем была милая супружеская пара, плохо говорившая по-русски, долгий перелёт на большом самолёте. И новая жизнь, похожая на сказку. Розалинда могла бы стать счастливой, если бы сумела забыть. Но каждую ночь в детстве и даже сейчас, когда она стала взрослой и видела более страшные вещи, она возвращалась во сне в провинциальный российский городок. Отчим избивал её и называл цыганским отродьем, а отравленная наркотиками мать лежала на грязной кровати и смотрела куда-то вдаль. Сквозь свою дочь, мечтающую в этот миг, чтобы мама, наконец, умерла. И Розалинда смогла бы убежать и оказаться далеко-далеко оттуда.

Центральный парк

12.15

Наташа Свиридова в одиночестве сидела на скамейке в Центральном парке. Наташа рыдала. Жизнь казалась ей конченой, и дальнейшее существование представлялось бессмысленным. Артём отказался с ней идти. Он бросил её одну в медовый месяц. Вспомнив об этом, Наташа зарыдала с новой силой.

Ей уже не хотелось ни новых впечатлений, ни развлечений. Она хотела, чтобы всё вернулось и стало по-прежнему. Она хотела снова быть счастливой и любимой молодой женой.

Что делать дальше Наташа не знала. Она устала плакать, к тому же к ней подходили сердобольные ньюйоркцы, задавали вопросы и предлагали помощь. Она пересела на другую скамейку, расположенную в глубине аллеи. Здесь почти не было людей, и она не привлекала внимание своим несчастным видом.

Выплакавшись, Наташа немного успокоилась. К тому же стоял такой прекрасный день. Парк утопал в яркой зелени, сквозь которую светило солнце. С дерева спустилась пара белок, и, не обращая внимания на неподвижную девушку, зверьки начали возиться в траве.

Возможно, всё не так и плохо, и они с Артёмом ещё смогут помириться и начать всё заново. Девушка решила искренне на это надеяться. Ведь любовь всегда побеждает.

Временный офис ФБР в Нью-Йорке

12.15

Я наблюдала за женщиной, сидевшей по ту сторону стеклянной стены. Её неестественно прямая спина и застывшая поза, говорили о том, что ей неудобно. И то, только если присмотреться внимательнее. Других причин жалеть Розалинду Голдер или сочувствовать ей у меня не было. Эта женщина была убийцей. Даже если сама она и не держала нож, всё равно она была причастна к четырём жестоким смертям. Ведь именно она выбирала жертв. Она решала, кому жить, а кому умереть.

Будто почувствовав мой взгляд и мою решимость во чтобы то ни стало заставить её расплатиться за всё причинённое зло, женщина подняла глаза и посмотрела прямо на меня. Я отшатнулась от стекла, в её взгляде было столько ненависти, что я испугалась.

– Она может меня видеть? – Спросила я Майкла, сидевшего рядом и заполнявшего какие-то бумаги.

– Нет, ни видеть, ни слышать. Это звуконепроницаемое, пуленепробиваемое стекло. А с её стороны – зеркало, в котором она видит своё отражение.

– И свои грехи?

– Не знаю, – Майкл всё-таки оторвался от бумаг и с удивлением посмотрел на меня, – может быть.

Я положила руку ему на плечо и улыбнулась.

– Спасибо вам, Майкл, что позволили мне находиться здесь. Это очень важно для меня.

– Я знаю, – ответил он и вернулся к заполнению бумаг.