Читать книгу "О нём - Юлия Резник"

по ней же сползаю на пол. Какое-то время трачу на то, чтобы убедить себя, что это не конец света. Другие же как-то справляются?! Матери-одиночки, малоимущие, девушки из незащищенных слоев… Впрочем, эти уговоры не сильно-то действуют, и две полоски все равно ввергают меня в состояние абсолютного шока. Полгода назад… Еще каких-то полгода назад мы с друзьями тусовались, зависали на тренировках и строили планы на жизнь. Такие беззаботные и свободные. Такие легкие и счастливые мечтатели.

В себя прихожу, когда Муса вытаскивает тест из моих онемевших пальцев. Вскидываю мокрые ресницы как раз в момент, когда он подносит злосчастную полоску к лицу.

«Ну же, пожалуйста, скажи что-то ободряющее!» – вопит мое сердце.

Муса тянет руку, помогает мне встать. Все молча…

– Скажи что-нибудь. Ты не рад?

– Не в этом дело.

– Т-тогда в чем?

– Все очень не вовремя. На работе…

– Проблемы. Я это тысячу раз слышала. Только знаешь что? Мой папа занимал этот пост столько, сколько я себя помню. И проблемы были всегда.

– Твой папа сам по себе – ходячая проблема! – дергает крыльями носа Гатоев.

– Ты на что это намекаешь?

– На то. Он так увлекся местью, что не учел, как дела прошлого отразятся на нашем будущем.

– Не мог бы ты объяснить конкретнее? Я ничего не понимаю.

– Не мог бы! – рычит, но тут же берет себя в руки и, дернув плечами, будто стряхивая эту злость, делает шаг ко мне. – Ты просто знай, что все будет хорошо.

«Хорошо… Хорошо… Хорошо», – прокатывается эхом в опустевшей вмиг голове. Ноги слабеют. Я вцепляюсь в лацканы пиджака мужа. Он с силой проходится ладонями по спине и обхватывает мои ягодицы.

– Надо тебя врачам показать.

Робко улыбаюсь. Да, все это очень неожиданно, но вот – не прошло и пары часов, а мы уже говорим о каких-то банальных вещах. Как миллионы беременных парочек до нас.

– У меня есть гинеколог.

– Не думаю, что тебе следует обращаться к нему.

– Почему? – удивляюсь я.

– Твое положение не нужно светить. – Муса в задумчивости трет переносицу. – Возможно, тебе вообще будет лучше уехать.

– Куда уехать? Для чего? – изумляюсь я.

– Чтобы родить в спокойной обстановке.

Ничего не понимая, щелкаю у мужа перед носом пальцами:

– Оп. Готово. Спокойная обстановка.

Потому что где еще мне будет спокойнее, чем дома?! А Гатоев, пребывая в каких-то своих мыслях, отмахивается:

– Ладно, это мы потом обсудим. Время еще есть.

– Я никуда без тебя не поеду.

Муса как-то странно на меня смотрит, потом, вроде, согласившись, кивает. И я, наконец, хоть немножечко расслабляюсь. Я еще не знаю, что Гатоев все равно сделает по-своему. Я еще на что-то надеюсь… И так слепо верю ему.

Когда пять месяцев спустя я улетаю, у меня даже мысли нет, что мой муж отсылает меня… навсегда. Просто папе становится хуже. Просто его лечение на родине не дает никаких результатов. Просто я его сопровождаю на обследование в одну из лучших европейский клиник, готовых за него взяться. И задерживаюсь там, потому что… Аллах, мне не позволяют вернуться. У меня даже паспорта отбирают. И старый телефон, по которому меня могут найти. Кто может? На этот вопрос Муса отвечает туманно. Ссылается на то, что в разгаре борьба за главное кресло в их ведомстве. Говорит, что он тоже оказался в эту самую борьбу втянут. А на мой вопрос, зачем ему это долбаное кресло такой ценой, Гатоев не отвечает. И только с силой сжимает челюсти. Докопаться бы до сути. Но я так уязвима, что не могу. Не могу настоять на своем. Не могу вывести мужа на откровенность. И только плачу, плачу, плачу… Самой себе опостылев. Муса просит успокоиться. Говорит, что так я превращу нашего сына в неврастеника еще до рождения. Он прав, да… Он, конечно же, прав. Но каждый наш разговор один черт заканчивается скандалом, и потому, наверное, в какой-то момент эти самые разговоры просто сходят на нет, ограничиваясь необходимым набором фраз. Ты как? Как малыш? Что говорят врачи?

В попытке как-то себе объяснить происходящее, я прихожу к выводу, что Муса отослал меня, лишь бы я ему не мешала. Чтобы жить, как привык. Чтобы трахать тех, кого хочет. Потому что не может он, ну не может месяцами обходиться без женщины.

А тут еще папа. Мой папа уходит. Я понимаю это раньше врачей.

– Я рад, Динара. Дождался. Могу уйти к ним с чистой совестью… Не плачь, моя девочка. Это счастье. Я столько лет этого ждал…

– А как же я?

– Ты, моя девочка, в надежных руках. О тебе я не переживаю. Будь счастлива…

Только осознание того, что отец умирает, не дает мне завизжать или, чего доброго, на него броситься! Он издевается?! В каких таких, блин, руках?! Вероятно, обезболивающие, которые ему дают, помутили его рассудок? Не может же он не понимать, что происходит?! Я! Одна! Я совершенно одна… Мне больно, мне плохо, мне нечем дышать. Я не плачу, нет. Слезы закончились. Но от предательства Мусы, ревности и любви, разъедающей ржавчиной мою душу, ощутимо трясет и мутит. Никогда я уже не буду счастливой…

– Ты же счастлива? – вдруг спрашивает отец, глядя мне прямо в душу.

– Конечно, – шепчу я, слизывая слезы. – Конечно, пап. Я тебя люблю.

– И я тебя люблю, мыш-ка.

Папин взгляд медленно стекленеет. Монитор вопит. Умар маленький в отчаянии толкается в животе. Прибегают врачи. Меня уводят. По ногам течет. И кто-то опять кричит… А дальше я ничего не помню. Только яркие, как маленькие солнца, лампы над головой и долгожданный крик моего сыночка.

– Привет. Вот ты какой… Ну какой…

Жадный. Это то, что я точно знаю. Не зря же он вцепился в грудь и теперь забавно рычит. По лицу текут слезы. Самый счастливый день. Самый ужасный. День, когда я осиротела, и привела в мир новую жизнь. День, после которого я никогда уже не буду прежней. Потому что мне не на кого больше оглядываться…

Глава 15

– Смотри, Золотинка, видишь, какой большой красивый самолет? А у него под крылом реактивный двигатель – вершина инженерной мысли, если верить во-он тем умным дядькам. – Проникает в мысли смутно знакомый голос. Оборачиваюсь на звук. Ну, надо же… Амалия