Читать книгу "Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Ричард Докинз"

проявилось в еще одном медвежьем объятии для Джима Лоуэлла, героя трискадекафобогенного[34] “Аполлона-13”.

На обратном пути с Ла-Пальмы на Тенерифе Нил Армстронг сидел рядом с Лаллой. Они говорили о самом разном – в том числе о том, что (яркий пример закона Мура) вся компьютерная память на борту “Аполлона-II” (32 килобайта) была на порядки меньше, чем в игровой приставке Gameboy, которую Армстронг заметил у мальчика в соседнем кресле. Увы, этого отважного и обходительного джентльмена уже не было с нами, когда спустя три года Гарик вновь созвал конференцию “Стармус”. Но она вновь прошла прекрасно: на этот раз публики было намного больше, а специальным гостем стал Стивен Хокинг.

Возвращаясь к 1970-м, к началу моей карьеры и конференциям вроде Вашингтонской социобиологической, я поддаюсь легкой ностальгии. В те времена я мог быть простым участником, внимательно слушать доклады, подходить потом к выступавшим, чтобы уточнить заинтересовавшие вопросы, может быть – поужинать с ними. Нынешние конференции, особенно после выхода книги “Бог как иллюзия”, проходят для меня совсем иначе. Хоть я и не звезда, и люди (к счастью) не узнают меня на улицах, но, кажется, я стал немного знаменит в кругах скептиков, неверующих и антиклерикалов, что собираются на тех конференциях, куда меня приглашают теперь. Еще одной важной переменой стало появление селфи. Не думаю, что тут требуются подробные объяснения, разве что скажу, что изобретение камеры для сотового телефона – это палка о двух концах. Можете считать это вежливым английским преуменьшением.

Рождественские лекции

Весной 1991 года у меня зазвонил телефон и приятный голос с легким уэльским акцентом объявил: “Говорит Джон Томас”. Сэр Джон Мейриг Томас, член Лондонского королевского общества, знаменитый ученый и директор Королевского института Великобритании, звонил пригласить меня прочесть Рождественские лекции Королевского института для детей – и я пришел от этого в ужас. Горячая волна удовольствия от оказанной чести быстро сменилась ледяной волной смятения. Я тут же понял, что от такого поручения отказаться не смогу, но совсем не был уверен, что смогу выполнить его на достойном уровне. Мне было известно, что традицию этих прославленных лекций основал Майкл Фарадей, который сам читал их девятнадцать раз; вершиной стала знаменитая демонстрация “Химическая история свечи”. Я знал, что в последние годы Би-би-си показывает записи лекций по телевизору, а читали их среди прочих такие герои науки, как Ричард Грегори, Дэвид Аттенборо и Карл Саган. Если бы в детстве я жил в Лондоне, я бы, скорее всего, ходил на них сам.

Сэр Джон сочувствовал моим страхам (он и сам читал Рождественские лекции) и не стал требовать от меня немедленного решения, но пригласил меня посетить Королевский институт, чтобы обсудить такую возможность. Я отправился в Лондон, и он был сдержанно-приветлив, как и обещал его голос по телефону; вводя меня в курс дела, он обращал особое внимание на наследие и традиции его личного кумира, Майкла Фарадея. С одной из таких традиций я был уже знаком более чем хорошо. Примерно за год до этого меня пригласили прочесть вечерний пятничный доклад: то был еще один обычай Королевского института, заложенный еще в 1820-х. Эта традиция полна наводящей страх официозности. И лектор, и публика должны быть одеты в вечерние наряды. Лектор должен стоять за дверями зала, пока бьют часы. С последним ударом служитель распахивает двойные двери, лектор целеустремленно шагает в зал – и должен немедленно начать говорить о науке, с первой фразы, без всяких вводных вроде “Большая честь оказаться здесь”. (Как раз эта традиция достойна восхищения.) Что еще сложнее, заключительное предложение лекции должно быть произнесено и доведено до несомненного логического завершения ровно в тот миг, когда часы начнут отбивать следующий час. Казалось бы, уже достаточно угрожающе. Но лектора еще и запирают – буквально – в “комнате Фарадея” за двадцать минут до лекции и вручают ему небольшую книгу самого Фарадея о том, как не надо читать лекцию – кажется, поздновато. Я узнал, что традиция запирать в комнате возникла в XIX веке, когда один из лекторов не смог вынести груза формальной обстановки и в последний момент сделал ноги. Сэр Джон не был уверен, но подозревал, что это был Уитстон (тот самый, которого мост). За свои двадцать минут взаперти я взаправду прочитал заметки Фарадея и удивительным образом умудрился завершить лекцию ровно с ударом часов – невзирая на то, что меня сбивала с ритма иллюзия (постепенно рассеявшаяся после ряда украдкой брошенных взглядов в неярком свете), что одним из парадно одетых джентльменов в аудитории был принц Филипп.

Я сделал глубокий вдох и принял приглашение сэра Джона прочитать пять Рождественских лекций “для юношеской аудитории”, как именовал их сам Фарадей. По традиции на лекциях принято как можно меньше прибегать к слайдам (некогда, предполагаю, их называли бы волшебным фонарем, а в наши дни это PowerPoint или Keynote). Главную роль играют живые демонстрации. Если вы хотите рассказать об удаве, не надо показывать картинку с удавом – одолжите удава в зоопарке. Если можно вызвать из публики ребенка и повесить удава ему на шею – еще лучше. Такие демонстрации требуют большой подготовки: вскоре я понял, что недооценил, сколько у меня уйдет времени. Остаток того года, вплоть до рождественской кульминации, я часто ездил в Лондон. В планировании и подготовке мне помогали Брайсон Гор, технический директор Королевского института, и Ричард Мелман и Уильям Вуллард из независимой телекомпании “Инка”, нанятой Би-би-си.

Брайсон был (и, несомненно, остается – хотя уже не работает в Королевском институте) светочем технической изобретательности и импровизации. Его вотчиной была обширная мастерская, заваленная полезным мусором – в том числе реквизитом прошлых сезонов лекций (никогда не знаешь, когда что пригодится). Именно его задачей было создавать приспособления и все необходимое для лекций (или руководить их созданием) – причем не только Рождественских лекций, но и пятничных докладов, и многих других. Слегка досадно, что его имя звучит как фамилия, и публика могла бы счесть меня старомодным, услышав, что на лекциях я обращался к нему “Брайсон”. В прежние времена лекторы и вправду обращались к его предшественнику “Коутс”. Услуги Брайсона и его команды (то есть одного молодого человека по имени Бипин) были предоставлены в мое распоряжение, и я должен был как следует подумать и обсудить с Брайсоном и Уильямом и Ричардом, как ими воспользоваться.

Непредвиденной и приятной особенностью Рождественских лекций оказалось то, как одно их упоминание золотым ключом отпирало любую дверь. “Вы хотите позаимствовать у