Читать книгу "Союз Сталина. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин"

России требовалась совершенно иная внешняя политика… Россия должна была позаботиться о себе.

У. Черчилль[525]

«В Лондоне и Париже горько сокрушались по поводу двойной игры Сталина. Многие годы советский деспот кричал о «фашистских зверях», призывая все миролюбивые государства сплотиться, чтобы остановить нацистскую агрессию. Теперь он сам становился ее пособником. В Кремле могли возразить, — замечал Ширер, — что, собственно, и сделали: Советский Союз сделал то, что Англия и Франция сделали год назад в Мюнхене — за счет маленького государства купили себе мирную передышку, необходимую на перевооружение, чтобы противостоять Германии. Если Чемберлен поступил честно и благородно, умиротворив Гитлера и отдав ему в 1938 году Чехословакию, то почему же Сталин повел себя нечестно и неблагородно, умиротворяя через год Гитлера Польшей, которая все равно отказалась от советской помощи?»[526]

Несмотря на внешнюю схожесть Мюнхена и Пакта 1939 г., они все же имели кардинальное отличие: «Нет никакой заслуги в том, — пояснял Черчилль, комментируя Мюнхенское соглашение, — чтобы оттянуть войну на год, если через год война будет гораздо тяжелее и ее труднее будет выиграть… Решение французского правительства покинуть на произвол судьбы своего верного союзника Чехословакию было печальной ошибкой… Мы вынуждены с прискорбием констатировать, что английское правительство не только дало свое согласие, но и толкало французское правительство на роковой путь»[527].

В свою очередь Пакт 1939 г. был нужен Москве, прежде всего, для подготовки к войне. Уже на той же самой сессии Верховного Совета, на которой был одобрен пакт, был принят и закон о всеобщей воинской повинности, который заменил прежний закон об обязательной военной службе[528]. Договорам с Гитлером верить нельзя, отмечал спустя год Сталин, благодаря пакту о ненападении «мы уже выиграли больше года для подготовки решительной и смертельной борьбы с гитлеризмом»[529].

Даже московские переговоры лета 1939 г. Лондон и Париж рассматривали лишь, как инструмент подготовки агрессии Германии против СССР: «Англо-французская беззаботность при подготовке переговоров в Москве просто невероятна, если не допустить, — отмечает Карлей, — что она явилась отражением антисоветской настроенности, нежелания лишаться последней надежды договориться с Гитлером…, если не считать творцов англо-французской политики — Чемберлена, Галифакса, Даладье, Бонне — дураками, каковыми они определенно не были, то их политику в отношении Советского Союза в 1939 году следует считать не грубым промахом, а скорее слишком хитроумным риском, который не оправдался»[530].

По мнению британского историка А. Тэйлора, «русские, на самом деле, осуществили то, чего надеялись добиться государственные мужи Запада; горечь Запада по этому поводу была горечью разочарования, смешанной со злостью по поводу того, что исповедание коммунистами коммунизма оказалось не более искренним, чем исповедание ими самими демократии»[531]. Сейчас «мы располагаем существенной частью тех архивных записей, и они, — отмечает Карлей, — подтверждают многие из предположений Тэйлора»[532].

Даже Черчилль, чьё имя является синонимом антикоммунизма, на этот раз вставал на защиту Кремля: «Подписание секретного протокола было, конечно, отступлением от ленинских норм внешней политики социалистического государства, международного права и морали и подлежит осуждению. Советская страна опустилась до уровня тайной дипломатии, действовала методами империалистических держав (т. е. Англии, Франции, США — В.Г.). Но договор потому и был подписан, что он диктовался жизненно важными интересами безопасности СССР, позволял лучше подготовиться к неизбежной схватке с фашизмом»[533]. «Если их (русских) политика и была холодно расчетливой, то она, — подчеркивал Черчилль, — была также в тот момент в высокой степени реалистичной»[534].

Даже такой непримиримый враг Советов, как лидер российских либералов времен революции — П. Милюков на этот раз заявлял: «Неужели кто-то из русских хочет, чтобы вся тяжесть союзной войны против могущественной армии Гитлера легла на одну недовооруженную еще Россию? В чем провинился тут Сталин? В том, что он предпочел нейтралитет и тем выиграл время? Пакт явно не направлен против демократий, и если карта мира окажется иной, чем того ожидали демократические государства, то причины этого надо искать в их собственной политике, а не в политике СССР»[535].

Стальной магнат Германии Ф. Тиссен, который считал Советский Союз «врагом западной цивилизации», вместе с тем признавал: «на русских произвело огромное впечатление отношение западных держав к оккупации Чехословакии. В 1939 г. политический реализм подсказал им, как отвести гитлеровскую угрозу от России… Заключение этого пакта было гениальным приемом Сталина. С его помощью он на некоторое время избавился от вполне реальной угрозы, которую представляла немецкая армия, — неизмеримо более мощная, чем Красная армия — оснащенная и вымуштрованная главным образом для войны на Востоке»[536].

При этом «Советское правительство повернулось в сторону Германии только тогда, — подчеркивает А. Тэйлор, — когда удостоверилось, что заключение этого союза (советско-англо-французского) невозможно»[537]. «Советский Союз не мог отказаться от пакта о ненападении с нацистской Германией, — конкретизирует Карлей, — когда французское и британское правительства отвергали «всеобъемлющий» альянс, а Польша просто до самого конца плевала на предложения о советской помощи»[538].

«У русских, — подтверждает английский историк и публицист А. Верт, — не было другого выбора»[539]. Даже такие непримиримые критики сталинизма эпохи перестройки, как Р. Медведев и Д. Волкогонов, тем не менее констатировали, что Запад не оставил советскому правительству иного выбора, кроме как заключить пакт с Гитлером[540]. «Если Москва сблизится с Берлином, — предупреждал еще до Пакта бывший американский посол в СССР Д. Дэвис, — она пойдет на это, только исходя из своих потребностей по безопасности, а также из-за нежелания англичан и французов считаться с Советским Союзом…»[541].

«Из опубликованных документов 1939 года ясно, — подводила в начале 1980-х гг. итог британская «Гардиан», — что Вторая мировая война не началась бы в этом году, если бы правительство Чемберлена прислушалось к совету русских. Союз между Англией, Францией и СССР предотвратил бы войну, ибо Гитлер не мог тогда решиться на конфликт с великими державами на двух фронтах». Почему же все-таки тогда не состоялся такой союз? Газета отвечает так: «Англия могла бы иметь приемлемый союз с Россией, если бы Чемберлен и его министры хотели этого. Россия нуждалась в союзе и хотела его. Англия нуждалась, но не хотела»»[542].

Альтернативы

Мы обхаживали Сталина, говоря ему о чести, справедливости, свободе. Он ответил, что не хочет «таскать каштаны из огня» ради нашей выгоды. Германия говорила ему о войне, разделе территорий, революции: это язык, который он понимал.

А. Фабре-Люс, французский журналист[543]

А что было бы, если бы Сталин не