Читать книгу "Солнцеравная - Анита Амирезвани"

что я хочу знать немедля. Как вели себя наши вельможи?

— Колебались.

— Но нашу семью они почитали?

— Да, большей частью.

— А кто в меньшей?

— Мне неприятно кого-то обличать. Они были сбиты с толку.

— Ноя настаиваю, чтоб ты сказала.

— Возможно, вы уже слышали, что несколько знатных персон проявили строптивость. Однако стоило прочитать им ваше письмо — и они одумались.

— Кто? Ты не должна ничего скрывать от меня.

— Ну, главным образом мирза Шокролло, главный казначей, и его приверженцы.

— Понятно. Я это учту.

— Благодарю вас. Брат, могу ли я теперь говорить о делах дворца?

Пери была чуть слишком настойчива, но никто не мог сказать, когда он снова позволит ей встретиться с ним. Глаза Исмаила без конца оглядывали комнату, словно что-то искали.

— Что такое, сын мой? — спросила Султанам.

— Ничего, — ответил он. — Я должен идти.

Резко поднявшись, он дал понять, что прием окончен. Удивленные, встали и мы.

— Благодарю вас за посещение. Оставляю вас, угощайтесь, а я пока займусь неотложным делом.

Он даже не даровал благородным женам милость своего присутствия на трапезе! В замешательстве они глядели друг на дружку, и только Султан-заде явно испытывала облегчение. Мать Пери и Зару-баджи нарушили неловкое молчание шумными поздравлениями Султанам.

Я принял у Пери сырой платок.

— Что с ним? — тихо спросила она.

— Боюсь, что он забылся, — шепнул я. — Если бы не вы, не видать ему власти.

— Да, признает он это или нет.

— Возможно, ему требуется время, чтоб освоиться. Должно быть, трудно сегодня быть узником, а завтра стать шахом.

— Я словно говорила с отшельником, отбросившим всякую учтивость, — сказала она, побледнев.

Вошли слуги со скатертями и первыми блюдами трапезы — жареным и тушеным мясом, — но Пери сказала, что у нее нет аппетита и она не останется. Когда она прощалась, ссылаясь на женские недомогания, Хадидже обеими руками поправила платок, скрывавший ее волосы, и поймала мой взгляд, а я поправил свой пояс — это был наш сигнал, что попозже вечером я появлюсь, и она глянула через правое плечо, что означало согласие.

Совсем поздно, когда уже взошла луна и слышался лишь вой шакалов, я встал с постели, чтоб повидать Хадидже. Облако скрыло луну, и мне пришлось считать шаги в поисках тропинки, что вела к ее жилью. Когда я добрался, караульный евнух спал прямо на земле головой к двери, рот открыт, обмякшая рука едва держала оружие. Тем лучше для меня: сберегу монету. Перешагнув через него, я вошел в здание, тихо прокрался по коридору к двери Хадидже и отворил ее. Несмотря на поздний час, она была одета и сидела в темном углу комнаты. Я сел рядом и взял маленькую смуглую руку в свои.

— Как мне надо было увидеть тебя! — сказала она. — Стражника прошел без осложнений?

— Он спал как мертвый.

Хадидже улыбнулась.

— Я добавила сонного зелья в кувшин вина и предложила ему, — призналась она.

— Зачем?

— Чтобы он не узнал, что ты здесь был. Никто не должен знать, — страстно шепнула она, обвила руками мою шею и уткнулась мне в грудь.

Щека ее оказалась мокрой от слез.

— Хадидже, душа моя, что тебя мучит? — озадаченно спросил я.

Тело ее вздрагивало.

— Я должна достаться другому.

У меня перехватило дыхание. Крепко обняв, я гладил ее волосы и вдыхал запах розового масла, которым она мазала виски.

— Увы, я надеялся, что это будет не так скоро.

Она все прижималась ко мне, и я ощущал закругления ее грудей и думал о том, что вот-вот она так же будет прижиматься к кому-то другому.

— Возлюбленная моя, как я буду тосковать по тебе!

— И я, — сказала она; слезы струились по ее щекам.

— Кто твой суженый — воин из провинции?

— Намного лучше.

— Вельможа двора?

— Снова ошибка.

— Но что может быть лучше?

— Ты не поверишь. Сам новый шах.

— Ах! — вскрикнул я от неожиданности.

— Правда.

— Как дивна твоя судьба! Когда ты болела на борту невольничьего судна, когда тебя и твоего брата палило солнце, когда вас пинали и бранили, могла ли ты подумать, что станешь царицей?

— Никогда, — сказала она, — разве что в мечтах. Конечно, это временный брак.

Шах сбережет свои четыре законных брака для жен из хороших родов, с которыми он пожелает заключить союз.

— Пускай! Однажды ты станешь матерью его ребенка, у тебя будут свой дом и свои слуги. А если ты родишь сына, который будет жить и процветет, ты станешь могущественной, как Султанам.

Я бормотал ерунду, чтоб не думать об ужасной правде: единственная услада, остававшаяся мне в этом мире, будет отобрана и отдана человеку, который ничем ее не заслужил.

— Рада буду иметь свое хозяйство, а не служить чужим прихотям.

— Как это все произошло?

— Как только Исмаила освободили из тюрьмы, Султанам начала говорить, что ищет ему жену. В своих письмах он беспокоился, что сумел зачать лишь одну дочь. Султанам думает, что кто-то навел на него порчу, и полна решимости снять заклятье. Он женится на нескольких благородных девах, чтоб укрепить единство родов, но я должна стать первой женщиной, которая придет на его ложе. Султанам советовалась с предсказателями и думает, что я рожу ему сына. Она приказала мне носить амулеты и сообщать обо всех наших делах — какая она назойливая!

— Она не сможет получить такую власть над родовитой женой, которую он возьмет, так как у той будет собственная мать-советчица, — сказал я. — А отдать тебя своему сыну она будет просто счастлива, потому что сама убедилась в твоем чудесном нраве.

— Я всегда старалась, даже когда мне было неохота служить.

— Ты воистину заслужила эту награду. — И печаль снова стиснула мне горло.

— Иншалла, Джавахир, ты так добр. Ты всегда был добр.

Голос мой осекся, горе было таким острым, что я не смог продолжать. Хадидже прижалась своим лицом к моему, и слезы, что текли по ее щеке, стали моими. Мы приникли друг к другу, словно могли навсегда остаться соединенными.

Хадидже дотянулась до моего кушака и развязала его. Съеденные днем бараньи яйца, казалось, взбурлили мою кровь, и я положил ладони на ее ключицы, а потом стянул с нее платье через голову. Я снял камзол, рубаху, шаровары и тюрбан, а потом нежно потянул ее на подушки. Начал с легчайших покусываний ягодиц, поддразнивания мягкой щедрой плоти. Пропутешествовал до ушек и покрыл поцелуями, затем позабавил ее губы кончиком языка. Ненадолго оставив те части, что уже взывали ко мне, спустился к подошвам. Я вылизывал и теребил, я слышал, как учащается дыхание Хадидже, пока оно не зазвучало