Читать книгу "Избранное - Рюноскэ Акутагава"

— Вы, наверно, думаете сейчас о своей родине?

Офицер, в глазах которого по-прежнему таилась улыбка, медленно повернулся к ней. И вместо того, чтобы сказать «нон», погладил ее, как ребенка, по голове.

— О чем же вы тогда думаете?

— Попробуйте отгадать.

Стоявшие на балконе вдруг снова зашумели — будто налетел порыв ветра. Офицер и Акико, словно сговорившись, умолкли, устремив взгляд в нависшее над соснами ночное небо. Там медленно гасли красные и зеленые огни фейерверка, яркими всполохами разгонявшие тьму. Фейерверк показался Акико настолько прекрасным, что ей даже стало грустно.

— Я думал о фейерверке. О том, что жизнь наша подобна фейерверку, — ответил офицер поучительным тоном, глядя сверху вниз в лицо Акико.

2

Осень 1918 года. Акико, ехавшая в свой загородный дом в Камакура, случайно оказалась в одном вагоне со знакомым молодым писателем. Молодой человек положил на багажную полку букет хризантем, которые он вез своей камакурской знакомой. Вдруг Акико — теперь пожилая замужняя дама Н.— сказала, что всякий раз, когда она видит хризантемы, ей вспоминается одна история, и подробно рассказала про бал в клубе «Рокумэйкан». Молодого человека не могли не заинтересовать эти воспоминания, услышанные из первых уст.

Когда рассказ был окончен, молодой человек без всякого умысла спросил:

— Вам неизвестно имя этого французского офицера?

Ответ был совершенно неожиданным.

— Разумеется, известно. Он назвался Жюльеном Вио[132].

— Значит, это был Loti. Тот самый Пьер Лоти, который написал «Госпожу Хризантему».

Молодой человек пришел в радостное возбуждение. Но госпожа Н., с удивлением глядя на него, тихим голосом несколько раз повторила:

— Нет, Лоти он не назвался. Жюльеном Лоти он не назвался.

1920, январь

Сусаноо-но микото[133]

1

Страну Высокого неба[134]пришла весна.

На горных вершинах повсюду растаял снег. Луг, где паслись стада коров и лошадей, покрылся неясной зеленью. Тихая небесная река, протекавшая у его края, излучала приветливое тепло. В селение, которое лежало в нижнем течении реки, вернулись ласточки, а камелии у колодца, куда женщины ходили за водой с кувшинами на головах, давно уже осыпали белые цветы на мокрые камни. Погожим весенним днем на лугу, у Тихой небесной реки, собиралась толпа парней — они увлеченно состязались в силе и ловкости.

Сначала пускали в небо стрелы из лука. Гудя, как мощные порывы ветра, и сверкая на солнце оперением, стрелы улетали, будто туча саранчи, в легкую небесную дымку. Но только одна стрела с белым оперением из соколиных перьев взвивалась выше других — так, что ее совсем не было видно. Это была боевая стрела, которую время от времени выпускал из толстого светлого лука безобразный парень, одетый в сидзури[135]с рисунком в черно-белую клетку.

Всякий раз, когда стрела взмывала в небо, парни дружно хвалили его искусство, но его стрела всегда улетала дальше других, поэтому они постепенно охладели к нему и теперь нарочно подбадривали громкими возгласами менее искусных стрелков.

Безобразный парень продолжал упорно стрелять из лука, между тем как другие стали понемногу от него отдаляться, и беспорядочный дождь стрел постепенно утих. Наконец, только одна его стрела с белым оперением стала сверкать в небе, будто летящая средь бела дня звезда.

Тогда он опустил лук и с гордым видом оглянулся, но рядом не оказалось никого, с кем он мог бы разделить свою радость. Парни ушли на берег и там принялись с увлечением прыгать через прекрасную реку.

Они уговаривали друг друга перепрыгнуть ее в наиболее широком месте. Иногда какой-нибудь неудачник падал прямо в реку, сияющую на солнце, как меч, и тогда сверкающее облако брызг поднималось над водой.

Безобразный парень, прельстившись новой забавой, сразу же бросил свой лук на песок и легко перемахнул на другой берег. Это было самое широкое место реки. Но никто не приблизился к нему. По-видимому, им больше нравился высокий красивый юноша, грациозно перепрыгнувший более узкое место. Этот юноша тоже был одет в клетчатое сидзури, только яшмовое ожерелье на его шее да обруч на левой руке, украшенный мелкой яшмой и колокольчиками, выглядели изящнее, чем у других. Безобразный парень с некоторой завистью поглядел на него, стоя со сложенными на груди руками, и, отойдя от толпы, зашагал в жарком мареве к низовью реки.

2

Вскоре он остановился там, где еще никто не перепрыгивал через реку. Ширина потока достигала здесь три дзё[136]. Вода, потеряв скорость течения, спокойно стояла в берегах, меж камнями и песком. Он подумал немного, глядя на воду, затем отступил на несколько шагов и, разбежавшись, полетел через реку, как камень из пращи. На этот раз удача не сопутствовала ему — он рухнул в воду, подняв тучу брызг.

Это случилось недалеко от того места, где стояла толпа, и его падение было сразу замечено. «Так ему и надо!» — злорадно хохотали одни. Другие тоже насмехались над ним, но в их возгласах все же звучало больше сочувствия; и среди них был тот юноша, который гордился красотой своего изысканного яшмового ожерелья и драгоценного обруча. Все они могли бы выказать симпатию неудачнику, как выказывают ее нередко слабому. Но мгновение спустя они снова умолкли — умолкли, затаив враждебность.