Читать книгу "Двойник с лунной дамбы - Содзи Симада"

Все произойдет в мгновение ока. Я и охнуть не успею. Начнут обо всем расспрашивать, копаться в моей нынешней жизни… Рассказывать родителям жены и всем прочим о Рёко, конечно, не годится, но как избежать этой темы?

Поеду домой! Сегодня не получится. Приеду в другой раз. Пока я не готов связываться с этой компанией. Отложим дело. На сегодня хватит. Дом я увидел. Ничего особенного не случилось. Я ничего не вспомнил, ничего не изменилось. Дальше можно начать прямо с этого места. Потом, хотя можно и завтра. Сегодня здесь делать больше нечего. Домой, к нашей с Рёко беззаботной жизни.

Я быстро, чуть ли не бегом, пустился прочь. Да не чуть ли, а побежал по-настоящему. Бросился, как стрела, подальше от воображаемых проблем.

Вернувшись в Мотосумиёси, я открыл дверь квартиры и тут же столкнулся взглядом с Рёко, которая с тревогой смотрела на меня. Просто смотрела, не говоря ни слова. Одного этого взгляда было достаточно, чтобы понять: нервы ее готовы лопнуть, как перетянутые струны. Я не услышал от нее: «Ну как?» Она не могла произнести эти слова. Я стоял и ждал, боясь услышать от нее нечто такое, что поразит меня.

Настрой у нас был совершенно разный, что меня, конечно, тяготило. Я был преисполнен покоя, вернувшись домой после того, как отложил решение угнетавшего меня вопроса. А Рёко в то же время была готова взорваться от напряжения.

– Я не пошел туда, – произнес я и протянул руку, будто собираясь вложить в ладонь собеседницы монету.

На лице Рёко тут же появилось спокойствие, но в глазах, как ни странно, по-прежнему была настороженность. Она не сводила с меня взгляда. Я невольно смутился и добавил:

– Точнее, я подошел к самому дому, но решил вернуться. Побоялся разрушить нашу с тобой жизнь.

Но что такое? Выражение лица Рёко не изменилось. Глаза ее широко округлились, словно у человека на грани помешательства, в них, как символ безумия, стояли слезы.

– Ну почему?! – плачущим голосом воскликнула Рёко. Прошло несколько секунд. Она опустила глаза – самообладание постепенно возвращалось к ней – и теперь уже спокойно произнесла: – Почему ты не пошел?..

Охватившее Рёко предельное напряжение отпускало ее с каждым вдохом, сдувалось как воздушный шарик. Поэтому взрыва и не последовало.

– Почему же ты не пошел? – повторила она так, будто хотела добавить: «Ну и дурачок же ты».

* * *

Этот момент как бы стал рубежом, за которым Рёко изменилась. Весь следующий день, воскресенье, мы провели дома вместе, и я видел, что это ее угнетает. Состояние Рёко беспокоило меня, и надо было как-то поправить ситуацию, чтобы она чувствовала себя как прежде. Шансов, что я еще раз поеду в Нисиогу, становилось все меньше.

Не скажу, что я совсем отказался от мысли выбраться туда еще когда-нибудь, но испытать повторно обуявший меня испуг, когда сердце колотилось в горле как бешеное, я был готов только после того, как живое впечатление от того дождливого дня еще немного ослабеет.

«Так что же случилось?» – захотелось крикнуть мне. Я ломал себе голову, все больше раздражаясь, и не находил ответа на этот вопрос. Сначала Рёко говорила, что не надо туда ездить. А теперь вдруг отправляет в Нисиогу, коря за то, что я вернулся, не достигнув поставленной цели… Что означает эта перемена в ней? Сколько я ни думал, ответа так и не нашел. И у нее сколько раз спрашивал, но так ничего и не добился.

Простой каприз? Возможно. А может, и была какая-то причина… Что бы это могло быть? Неужели ей что-то известно о моем прошлом? Я не могу себе такого представить, но даже если это так, почему сначала она говорила «нет», а вчера сказала «да»? Непонятно.

19

В понедельник я отправился на завод, где меня прозвали Чудилой, на обратном пути заглянул к настоящему чудику, потом отправился домой и обнаружил, что там никого нет.

Послушав в одиночестве Уэса Монтгомери, я сообразил, что такого раньше не было, и вздрогнул. Раньше мне ни разу не доводилось сидеть в квартире и ждать Рёко. Я не знал, куда себя деть. Книг у Рёко было всего несколько штук, нотами, чтобы поиграть на гитаре, я пока не обзавелся. Если подумать, за несколько месяцев, что мы здесь прожили, я и нескольких строк не написал. Пойдет так дальше – я не только без памяти останусь, но и иероглифы забуду. С этим что-то надо делать. А то ведь я теперь мало отличаюсь от парней с нашего завода, которые только и ждут конца рабочего дня, чтобы разбежаться по пивным.

Часы уже показывали одиннадцать. Очень странно! Наверное, что-то случилось. Я тут же представил того самого альфонса в солнечных очках, которого видел в Коэндзи. «Только этого не хватало! Надо идти искать», – подумал я, поднимаясь с дивана, и в этот момент услышал, как на первом этаже открылась стеклянная входная дверь.

Кто-то поднимался по лестнице. Рёко! Но шаги были какие-то странные, нетвердые. Дверь комнаты распахнулась, занавеска затрепыхалась…

Да, это была Рёко. Вся красная. Глаза блуждают. Волосы растрепаны.

– Ты где была?

Рёко ничего не ответила и рухнула на кровать как подкошенная. Она была совершенно пьяна. Я наклонился над ней, от нее несло перегаром. И накрасилась она сильнее обычного.

Наступило лето, и Рёко перешла на мини-юбки. Я взглянул на ее бесстыдно раскинутые ноги, прикрытые куском ткани, который и юбкой не назовешь.

– Что случилось?

– Выпила! Ну и что?

Это и так было ясно. Спросил, по какому поводу, и тут же понял, что ответа ждать бесполезно. На вопрос, с кем, Рёко вроде пробормотала какое-то имя, но я его не разобрал. Впрочем, какая разница, с кем…

Что же все-таки произошло? Я в растерянности присел на край кровати. Слава богу, ее вроде не мутит. Заснула. Надо, что ли, в пижаму переодеть, подумал я и, начав стаскивать с нее одежду, заметил голубые жилки вен на бедре. Кожа выглядела не так, как обычно. Лицо и плечи красные, видимо, от выпивки, а ноги почему-то иссиня-белые… Мне стало не по себе.

Все время до этого самого дня я во всем полагался на Рёко. Потеряв память, я не мог разобраться, где право, а где лево. Вроде школьника-малолетки, который на экскурсии следует за учительницей как хвостик. Поэтому такое поведение учительницы буквально ошеломило меня.

На следующий день Рёко опять явилась пьяная. И пошло. Подчас она даже не могла дойти до дома и засыпала на скамейке в скверике под эстакадой, а однажды я увидел ее в детской песочнице. Выглянув из окна, похолодел от страха при виде этой картины и бросился вниз. Молодая женщина спала, выставив голые ноги на всеобщее обозрение.

– Легла хотя бы на скамейку, – с упреком выговорил я.

– На скамейке жестко, – отвечала она, будто речь шла о чем-то вполне естественном.

Я стал поднимать ее. Рёко была вся в песке – и руки, и ноги, и волосы.

– Надоело в кондитерской, – продолжала она. – Хрень, а не работа! Тоска! Мужики не ходят. То ли дело в баре… Хочу туда обратно.