Читать книгу "Чуроборский оборотень - Елизавета Дворецкая"

Только теперь ощутив, как бешено стучит сердце, Светел подошел, шатаясь, к своему коню, положил руки ему на спину и прижался лицом к замотанному холстиной клинку рогатины, как к щеке любимой девушки. Хотя бы эту находку он должен довезти до дома.

Сев в седло, Светел осторожно, так же в обход, поехал к ручью, где его ждали кмети. Волчий вой постепенно затихал в стороне. Облава миновала его.

Глава 4

Последнюю пятницу месяца листопада*, открывающую Макошину неделю, Милава провела у Моховиков. Она явилась сюда прямо с утра, чтобы теперь не разлучаться с Малинкой до самой завтрашней свадьбы. В душе она мечтала, что на другой день после Малинкиной свадьбы Брезь с родичами придет сватать Горлинку, и она посмотрит на сватовство и сговор – обычно женщины рода жениха видели свою будущую невестку только в день свадьбы уже у себя дома. Милаве было весело – столько радостных событий разом!

Горлинки дома не оказалось, и Милава удивилась, как же они сумели разминуться на одной-единственной тропе. Но ждать Горлинку было некогда, пришла пора собирать Малинку. Из лесу принесли маленькую елочку, поставили ее в избе, нарядили лентами, пели песни, прося богиню Ладу благословить замужнюю жизнь невесты. Потом пошли топить баню.

Тут появилась Горлинка, и ей баня нужна была не меньше, чем невесте, только совсем по другим причинам. Она едва держалась на ногах от усталости, платок у нее сбился на затылок, волосы были растрепаны, на щеках засохли следы слез. Милава напустилась на нее с расспросами, но Горлинка сказала только, что свернула с тропы и заблудилась, видно, Леший покружил. Говорить об этом посреди девичника было некогда, и Горлинка пошла в баню со всеми девушками и с невестой, надеясь, что поправится.

После бани она и правда успокоилась, повеселела, и к вечеру, когда пришла пора ткать обыденную пелену, была уже такой, как всегда. Все девушки и молодые женщины Моховиков собрались в беседе, принесли чесалки, прялки, собрали в углу ткацкий стан. За этот вечер им предстояло расчесать всем вместе охапку льна, напрясть пряжи и соткать холстину. Если успеют – Мать Макошь благословит их долгие труды этой зимой. Да и как было не успеть – обыденная пелена начинала веселую пору посиделок, и тканье ее с песнями и разговорами затягивалось до утра.

Занятые своей работой женщины не слышали стука в ворота. Несколько мужчин вышли спросить, кто пожаловал на ночь глядя.

– Огнеяр Серебряный Волк, княжич чуроборский! – ответил из-за тына знакомый голос. – Где там дед Взимок? Он меня в гости звал!

Взимок схватился за голову – а ведь и правда звал, теперь не откажешься. Да и не оставишь ночью за воротами гостя, да еще княжича!

Ворота раскрылись, Огнеяр со своей Стаей въехал во двор.

– Здоров будь, дед Взимок, и весь твой род пусть благоденствует! – весело пожелал Огнеяр, соскочив с коня. – И я свое обещание не забыл – вон какой подарочек вам привез!

Подарочком оказались туши двух крупных туров. У одного, пегого лесного быка, рога были длиной в полтора локтя. Немалая нужна была сила, чтобы такого завалить. Мужчины одобрительно загудели. Одного на свадьбу, как обещал, а второго и самим можно съесть.

– Ко времени, княжич, мы и пива наварили! – радостно прогудел густым голосом Прапруд, старший сын Взимока.

– Только гляди за своими кметями, княжич светлый! – неприветливо буркнул Долголет. – Как бы опять кто голову не зашиб, а мы потом беды не оберемся.

Вспомнив о недавних событиях, Моховики замолчали, стали настороженно оглядывать кметей. Огнеяр нахмурился:

– Какие беды? Или слишком мой кметь вас натрудил, что три дня хворал? Или могилу было тяжело копать? Так скажите – мой человек был, я за него рассчитаюсь.

– Будто сам не знаешь, что с твоим человеком? – угрюмо ответил Долголет. Он считал, что Огнеяра вообще не следует пускать на займище, и это ясно отражалось у него на лице.

– Не знаю, – ответил Огнеяр, чуя неладное. – Что с ним было?

– Да упырем он сделался, не к ночи будь… – Взимок опасливо огляделся и сотворил знак огня. – Дней десять у нас под тыном зубы скалил. Кабы не Оборотнева Смерть, так и не видать нам покоя.

Известие это поразило Огнеяра; прикусив нижнюю губу, он внимательно оглядел лица Моховиков. И почти на каждом лице было ясно написано: «Шел бы ты своей дорогой, княжич, нас бы не трогал. А то не ровен час, беды с тобой не оберешься!» Никто не смел сказать ему этого вслух, но он и так все понял. Подобные взгляды были ему хорошо знакомы.

Шагнув к Долголету, Огнеяр взял у него факел и сунул руку в пламя. Кое-кто из Моховиков ахнул, Стая не обронила ни звука. Прошло несколько долгих мгновений, потом Огнеяр вернул факел изумленному Долголету и спокойно спросил:

– Веришь, что я не упырь и не нечисть?

– Да чего же? Я ничего… – Долголет не знал, что сказать, но общее напряжение схлынуло, все перевели дух.

Нечисть боится серебра и огня, а чуроборский княжич не боится ни того ни другого. Мужики глядели то в лицо Огнеяру, то косились на его руку, стараясь разглядеть, есть ли на ней ожог, но на дворе было слишком темно.

– Будь нашим гостем! Просим милости! – засуетился Взимок. – У нас пелена обыденная, бабы свою работу справили, как раз угощенью пора! Иди в беседу, княжич, сейчас и бычка твоего распотрошим!

В беседе уже убирали прялки и разбирали ткацкий стан, новая обыденная пелена с пестрой вышивкой украшала Макошин угол, а парни готовили столы для угощения. Всем было весело, спать не хотелось. Только Горлинка сидела в углу, не пела и не смеялась со всеми, едва могла удержать в руках веретено и совсем немного сделала в общей работе. Почему-то ей было холодно, хотя в очаге горел яркий огонь. Она куталась в свой кожух, но внутри у нее что-то дрожало, а ноги казались ледяными. Все тело ломило, по жилам разливалась такая слабость, будто она весь день возила на себе дрова.

– Что с тобой? – не отставала от нее Милава. – Ой, какие у тебя руки холодные, будто с морозу без рукавиц! И дрожишь!

– Что-то я мерзну, – тихо созналась Горлинка. – Я в лесу намерзлась, ветер стылый был. И ноги промочила. После бани вроде отошло, а теперь опять…

– Надо бы тебе травок заварить. Я сейчас у тетки попрошу.

– Я уж лучше домой пойду, – виновато сказала Горлинка. – Видно, Макошь на меня гневается за что-то – в самый свой велик-день* заболеть приказала. Ну, до завтра отойдет. Мне бы багульника выпить, у нас дома есть.

– Пойдем, я тебя доведу.

– Да я сама, что ты! Идти-то два шага!

Но Милава сама укутала Горлинку в платок, отвела ее в избу, где сейчас никого не было, сделала ей горячий отвар с медом, уложила и накрыла двумя шкурами. Сестры, может, вовсе сегодня спать не придут, им одеял не нужно.

– Иди, иди. – Выпив отвар, Горлинка отослала ее. – Иди, повеселись. Я засну теперь, а к утру, глядишь, полегчает.